I

1 Плавает, но не тонет. (лат.)

- То, что я параноик, еще не означает, что за нами никто не следит, - проворчал Эмерик,

уверенно натачивая клинок, и оказался прав, так как буквально на выезде из Дюкé их остановил

караул из восьми тяжелых всадников королевства.

Они стояли смирно в двадцати шагах, и лишь изредка было видно, как перетаптывались на

месте их норовистые кони.

- Прошу вас оставаться на месте. Распоряжением Артура де Ришона, всякий направляющийся

в сторону английский рубежей должен быть допрошен, - монотонно проговорил один из них.

Готель подняла вверх руку с письмом и громко заявила:

- У меня прошение на встречу с аббатом Жаном Гоно, подписанное парижским епископом!

Всадники недовольно переглянулись.

- Верните экипаж в город. Мы пропустим только вас, мадмуазель.

- Вернемся, - зашептал Эмерик, - прошу вас! Эти солдаты не знают норм приличий! Прошу

вас, вернемся сейчас же.

- Хорошо, - ответила громко Готель.

- Господь с вами, что вы творите? - зашептал еще громче Эмерик.

- Вам придется вернуться, мой дорогой, ибо я намерена попасть в аббатство не позднее

заката.

- Тогда примите это, - отчаянным голосом проговорил он и вложил ей в руки свой клинок.

Готель было нахмурила бровь, но, поняв, что только так её отпустят, приняла сей дар.

- Когда я не смогу быть рядом с вами, пусть мне будет хоть немного спокойнее, зная, что у

вас есть это. Никогда не знаешь, откуда придет угроза, а этот клинок меня еще никогда не

подводил. И возьмите экипаж, а мы с погонщиком вернемся в город пешком, здесь совсем не

далеко.

Готель нежно поцеловала Эмерика и, взяв за узды одну из лошадей, направилась с экипажем

к караулу. Из группы выделилось три всадника, один из которых сошел с лошади и занял место

погонщика в экипаже.

Спустя несколько минут Готель снова была в дороге; молчаливая не от одиночества и всецело

погруженная в себя. Именно оставив позади Эмерика и сопротивление его нестерпимому желанию

узнать цель их путешествия, она, наконец, сама открыла для себя всё значение своего безумного

предприятия. Она была готова отказаться от чуда во имя единственного неисполненного в жизни

желания, по сути, достаточно стереотипного. Такого же, как люди предпочитают брак любви. Но

после вспомнила совет сестры Элоизы о предстоящем браке с Клеманом и с облегчением

вздохнула, подумав, что, возможно, поступает сейчас так же разумно. Она часто вздыхала по

дороге; прежде всего, от растущего с каждой секундой волнения и ясно отдавая себе отчет, что

уже вечером откроет кому-то свою многовековую тайну и, скорее всего, навсегда откажется от

возможности ею воспользоваться, а взамен не получит никаких гарантий, что Мария Анжуйская

когда-нибудь согласится отдать ей здорового новорожденного ребенка. Это была настоящая

авантюра, на последних часах пути уже вызывающая в коленях несдерживаемую дрожь.

Проходимые экипажем деревни теперь чаще были наполнены военными, но те лишь лениво

блуждали от дома к дому, безо всякого боевого настроя, и создавалось впечатление, что все

опасения по поводу войны в Нормандии были не более чем надуманностью, неосведомленностью

действительностью людей.

Готель обратила внимание, что до сих пор держит в руках клинок, оставленный ей на защиту

Эмериком. Он был прекрасен. Первое, что пришло в голову, глядя на красоту его исполнения,

была башня. Ибо только она была наполнена столь искусно исполненными вещами. Его рукоять

легко и удобно лежала в ладони, а горда была выточена замысловатым орнаментом до самых

выступов, гармонично дополняя похожий рисунок на его головке. Клинок был настолько

великолепен, что Готель даже подумалось, что человек, имеющий судьбу быть им пронзенным,

должен быть непременно того достоин.

Солнце кралось за горизонт. Когда показалась крепость, всадники впереди не выказали

никакого тому внимания, а продолжали переговариваться и посмеиваться вслед своим репликам.

И хотя их разговор не имел отношения к прибытию в Мон Сен-Мишель, толика их радости всё же

зиждилась на том, что они успели к приливу, о котором не раз упоминали за свою дорогу. Сама

Готель с трудом понимала в том необходимость, пока не увидела всё своими глазами.

Гора, на которой находилось аббатство, два раза в сутки становилась островом, добраться

куда было много безопаснее на лодке, нежели пешком во время отлива, рискуя попасть в зыбучий

песок. Да и вода, порой, прибывала с моря так быстро, что самонадеянный путник едва ли мог

успеть от неё бегом.

У берега пересели в лодки. Замок сверкал на воде тысячами оранжевых огоньков. Его черты

становились всё более различимы и очень скоро открыли взору великую твердыню, с

центральным собором, высокими стенами, башнями и венчающими их острыми крышами. Было

похоже, что в определенный момент аббатство стало не только духовным центром, но и

национальным бастионом в сознании страны, избавляющейся от многолетней войны.