i 77717a20ea2cf885

  И не успеваю так подумать, как слышу топот копыт во дворе. Ноги сами несут меня вон из дому. Васюта едва успевает спешиться, как я налетаю на него, чуть ли не подпрыгивая, висну на шее. Он подхватывает меня, прижимает, едва не царапая о металлический кругляш, что на перекрестье перевязи, осторожно отпускает. Пахнет от него степью, железом, ещё не остывшим... блин, конём пахнет ...

  - Ждала, лапушка, - целует меня в макушку. - Погоди, Чёрта устрою, весь твой буду. Погоди.

  Я, как собачон, следую за ним по пятам, пока он привязывает своего зверя, ослабляет подпругу, что-то там ему даёт... Чувствую, что начинаю ревновать даже к Чёрту! Спохватываюсь: голодный, поди? Он отмахивается.

  - Ничего не нужно, голубка. С тобой приехал побыть немного. Уж скоро назад...

  Сгребает меня в охапку - догадался, наконец - и несёт в дом.

  - Назад? Скоро?

  - Не думай, - отвечает. - Хоть час, да наш. Уж мы не упустим. Дай только пыль дорожную смыть, не могу ж я к тебе прямо с седла.

  Он отстёгивает с перевязи меч - раз в пять тяжелее того, что сегодня выторговал у меня Аркадий. Стаскивает перевязь. Кольчуга на нём лёгкая с коротким рукавом, под кольчугой плотная вязаная безрукавка да рубаха. На запястьях - широченные нарукавники, он их как-то ловко отщёлкивает, те распадаются на половины, скрепленные незаметными снаружи петлями. Вот и вся броня. И справляемся мы с ней быстро.

  - Попить что найдётся? - спрашивает, и я бегу за холодным морсом. У меня ж всё есть!

  Когда, небрежно обмотавшись полотенцем, он выходит из ванной, меня кидает в жар. Подаю ему большую кружку, едва ли не литровую, он выпивает одним махом и, не глядя, отставляет куда-то за спину. Целует меня уже на полпути в горенку.

  С мокрых волос и с бороды срываются капли мне на грудь, на живот. В ласках его и жар, и горечь. В последний раз мы любим друг друга, я это знаю...

  Я провожу пальцами по чеканному лицу. Высокий лоб с двумя чуть намеченными морщинками, густые рыжеватые брови, красивый нос, твёрдые губы, может, чересчур полноватые и чувственные для мужчины; ямочка прячется под бородой. Запоминаю глаза тёмно-карие, почти вишнёвые, с лукавыми искорками. Он смешно морщится, ему щекотно.

  - Васенька, - шепчу, - какой же ты у меня красивый. Не любила бы, - влюбилась прямо сейчас до помрачения. Где ж я раньше-то была? Что ж мы с тобой столько ночей потеряли?

  - Молчи, - он закрывает мне рот поцелуем.

  Свеча на столе потрескивает фитилём, выгорая.

  Он гладит мне спину, руки его скользят ниже. Слегка обжимают больное место, и я, не сдержавшись, ойкаю.

  - Это что ещё такое? - по голосу можно понять, что хмурится. Быстро разворачивает меня к себе спиной, обжигает взглядом все мои ушибы. - Чем это вы с Лориными девицами занимались?

   И после моих робких объяснений только головой качает.

  - Вишь, какая ты у меня нежная да деликатная. У них-то самих шкуры дубовые, а на тебе сразу всё пропечатывается. Погоди-ка.

  Уходит, вскоре возвращается с небольшой баночкой в руках.

  - Дай-ка намажу, - и начинает обрабатывать мои "раны". Мне и больно, и приятны его касания. - Просил же, осторожнее с этими девахами. Они, ежели в силе, сдержаться не могут... Прямо как я, - с неловкостью добавляет и, видимо, торопится сменить тему. - А как на реке было, спокойно? Степняки, слышал, где-то прорвались.

  - Ну, - я мучительно соображаю: и врать не хочется, и всего не скажешь, чтоб не сердился, чего доброго, запретит Лоре меня приглашать. - Ну, прорвались несколько, так девчонки отбились в лёгкую. Дротиками закидали.

  Его реакция неожиданно жёсткая:

  - Пару дней дома посиди. Не хватало ещё, чтобы случайно подстрелили.

  - Эй, - я удивлённо поднимаю голову: что это он распоряжается? - Ты же сам... - Хочу сказать: Ты же сам меня стрелять учил, неужто не отобьюсь? И нарываюсь на очередной поцелуй.

  - И возражать не моги, - шепчет он, прервавшись. - На кухне сковородкам приказывай, а тут, в спальне, я главный. Уж смирись, лапушка, хоть на сегодня, хоть на сейчас.

  Ох, умеет он уговаривать. А кто не смирился бы? Командуй, милый, я немного потерплю.

  - Хоть бы ты ребёночка от меня понесла, - говорит он с тоской. - Хоть бы память тебе оставить...

  Теперь уже я прерываю:

  - Молчи!

  Не будет никого, Вася. Но я тебя и так не забуду.

  Ни о чём не спрошу. Пусть Аркадий твердит, что хочет, пусть голос мой внутренний робко вякает о каких-то там предчувствиях... Разгорается за окошком седьмой день, и чтобы пересчитать оставшиеся до отъезда, хватит пальцев на руке. Делай что должно, и будь что будет.

  Главное - не уснуть. Проводить его хочу.

  ***

  Я просыпаюсь одна и чуть не подвываю от досады. Да что же это такое! Почему меня смаривает в самых неподходящих местах и в самые ненужные моменты! Постель рядом со мной давно остыла. И браслет с моей руки снят, лежит рядом.

  Машинально цепляю его на запястье, защёлкиваю. Привыкла я к нему. Подавив вздох, прислушиваюсь. Уехал? Или ещё здесь? Меча и одежды не видать.

  Накинув рубаху, босиком выскакиваю во двор. Там пусто и тихо. Чего-то не хватает.