i 77717a20ea2cf885

  - Ну, так слушай, воевода. Я свой Сороковник никому не уступаю. - За спиной порывисто выдыхает Ян. - И давай для ясности повторю, дважды, как полагается: я свой Сороковник пройду сама, полностью, до конца, до точки! И никаких разночтений тут быть не может, так и передай Васюте.

  Дорого мне даётся это спокойствие. Аж челюсти сводит.

  - Вот уж удивила, - быстро отвечает воевода. - Думаешь, он иного ждал? Так я тебя дома запру, чтоб раньше срока не уехала.

  Шагает ко мне. Ян выступает вперёд, и, кажется, становится выше ростом. Кулаки сжаты, плечи шире стали...

  - Осади назад, воевода, - говорит... властно даже так говорит. На равных. - Пока Васюты нет, - я здесь хозяин, и запереть её никому не позволю.

  Вот это да!

  - Так я и тебя могу... - начинает воевода, удивлённый, но тут меня прорывает.

  - Вот что, Ипатий, - говорю зло. - Я сорок с лишним годков как-то своим умом жила, с чего это вы вдруг решили, что мне ваши советы и помощь понадобились? Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, а мы уж как-нибудь сами о себе позаботимся!

  - Хлопцев расставлю на караул - говорит он хладнокровно. - В дом, может, и не зайду, так и быть, но со двора ты не выйдешь.

  - Да ты рехнулся! У тебя на заставах людей не хватает, добровольцев ищешь и при всём этом будешь их с постов снимать, бабу караулить? Сам-то понимаешь, что говоришь?

  Другой бы меня уже по стенке размазал за такие речи. Но старый вояка лишь отвечает сдержано:

  - Обещал я. Сердись, сколько хочешь, но я слово дал: пока твоих десять дней не пройдёт, не выпущу из города.

  - Ах ты...

   Я задыхаюсь от злости и возмущения, ищу слова побольнее. Он бледнеет.

  - Говори, что хочешь, обережница. Ты в своём праве.

  Это меня отрезвляют.

  В своём праве, да. Сейчас как пошлю его... А что он имеет в виду?

  Боится, должно быть, что проклинать начнёшь, услужливо подсказывает некто голос. Ты ж сейчас негативом по самую маковку заряжена, как припечатаешь его - семи поколениям не отмыться! Не просто так он бледнеет да пятится, хоть сам крученый да верченый...

  Поспешно опускаю глаза. Заставляю себя остыть.

  - Ты-то тут причём? Успокойся. Ничего не скажу. Что за слово он с тебя взял?

  Он смотрит исподлобья. Неужто пронесло? Ян по-прежнему настороже, но хоть кулаки не сжимает, сложил руки на груди.

  - У тебя сегодня седьмой день, так? - Допустим. Он загибает пальцы: - Седьмой, восьмой, девятый дни и десятый до полуночи я за тобой слежу, чтоб ты из города никоим образом не ушла. И я это сделаю, даже если заставы оголю. Так что, Ванесса, не серчай, но, может, договоримся...

  Я не верю своим ушам. Договоримся? Он думает, после всего сказанного я на какие-то переговоры пойду?

  Ипатий тяжело присаживается на крылечко, кладёт шлем рядом. Приглаживает седой загривок. Нелегко ему этот разговор даётся.

  - Вишь, как получается, - говорит смирно. Ага, решил, что гроза пронеслась, можно расслабиться, и даже тон сменил. - Не мог я другу отказать. Слово дал, не узнав, о чём речь пойдёт, а потом уж не откажешься. Поймал он меня. И теперь за ради твоего упрямства должен я людьми рисковать? Ты подумай: ведь если сбежать попробуешь, мне ж из города все выходы перекрыть надо будет, а их восемь, да вдоль дорог дозоры ставить, да менять их. Вот и подсчитай, во что оно обойдётся, и скольких ты людей на границах под смерть подставишь.

  Такого поворота я не ожидаю.

  - Я, значит, подставлю. Я. Умнее ничего не мог придумать?

  - Ты умная - ты и придумывай! - неожиданно срывается он. - А я между вами попал, как промеж двух огней!

  В изнеможении опускаюсь рядом. Так и сидим бок о бок, вчерашние друзья, сегодняшние недруги.

  - Десятый день, говоришь... до полуночи. - Я задумываюсь. И вдруг кое-что вспоминаю из моего вчерашнего разговора с Аркадием.

  А ведь Васюта с Ипатием не знают, когда именно я попала в этот мир! Никто не знает, кроме Галы. А тот десятый день до полуночи - это лишь начало десятых суток, и у меня будет ещё время до следующего вечера. Моё личное время, о котором никто не догадывается.

  Воевода смотрит настороженно. Моё неожиданное спокойствие его беспокоит.

  - Не придётся тебе ничего нарушать, - говорю холодно. - Так и быть, и я тебе слово даю: до указанного часа из города - ни ногой. Хлопцев своих из-за меня не отвлекай, пусть своим делом занимаются, но только учти: я потом всё равно уеду, здесь не останусь.

  Он прищуривается.

  - Ох, где-то ты меня обводишь, обережница, чую. Где-то совсем уж в простом...

  - Лишних трудов на себя не бери. Тебе что нужно было? Чтоб я весь тобой указанный срок дома высидела, так я высижу. Доволен?

  - А от квеста, значит, не отказываешься. - Он поднимается на ноги, смотрит на меня сверху вниз изучающе. - И в чём хитрость? Не скажешь, - отвечает сам себе. И неожиданно с облегчением добавляет: - А я и допытываться не стану, не моё это дело.

  Собирается уходить.

   - Постой, - перехватываю, - спросить хочу. Вот ты, воевода, давно Васюту знаешь?

  - Ну, давно. Вместе сюда попали. А зачем тебе?

  - А меня - говорю, - сколько знаешь? Что смотришь? Один-единственный раз до сегодняшнего дня видел. Что же ты...