И Аз воздам

Проникал в окна освет фонарей Большого театра, причудливо разыгрывались тени на потолке, на стенах с тиснёными обоями, на спинках широких кресел, обтянутых узорной тканью. За окнами изредка дренькал звонок трамвая. Потом перестал раздаваться и он.

И устоялась тишина. Полная и совершенная тишина, когда вдруг кажется, что всё будет хорошо в этом мире. Что беды непременно когда-нибудь кончатся, все будут счастливы, все будут любить друг друга. Пропадут, исчезнут навсегда злоба, ненависть, несправедливость.

Ведь так должно же быть!

Мария вдруг застонала во сне.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

СОБАКА ВЕРНУЛАСЬ К СВОЕЙ БЛЕВОТИНЕ

Ярослав на трибуне горел вдохновением. Вообще-то он всегда выступал увлечённо, говорил горячо. Его изюминкой был нарочито простонародный доступный язык, перемежаемый сочными образами, цитатами из классиков, сказок и прочего духовного наследия русского народа. Не зря его считали одним из лучших пропагандистов в партии. Даже — лучшим.

Но сегодня он был особенно красноречив — в первом ряду переполненного зала Политехнического музея сидели две невероятно красивые особы любезного Ярославу пола, одна постарше, другая — почти ребёнок, обе не сводили с него глаз. Ярославу лицо старшей на миг показалось знакомым, но вникать он не стал. Сейчас ему было некогда. Он высоко парил над аудиторией на крыльях прихлынувшего вдохновения. Кружил, словно ястреб, выбирающий жертву.

Впрочем, она была уже намечена — тот ребёнок в первом ряду.

— Здесь, в этом зале сидят и слушают меня мои самые, собственно, дорогие друзья-товарищи, — доверительно заговорил лектор. — А с друзьями следует говорить без увёрток, как оно, собственно, есть на душе. Потому не буду скрывать, что среди оппозиционеров есть немало таких, с которыми я знаком очень близко и тесно. Бывало, и за одним столом сиживал, и не один, собственно, литр уговорил.

В зале задвигались, засмеялись понимающе.

— Но если вы думаете, что выпитые литры помешают мне сказать всю правду об этих бывших товарищах, то, значит, вы меня плохо знаете, — Ярослав закручинился от такого несправедливого отношения к себе, тут же вскинулся, — Я всегда говорил и буду говорить только правду! Чего бы мне это не стоило. Как, собственно, и полагается большевикам. Одну правду и ничего, кроме правды! — кулак его сотряс трибуну.

Зал захлопал обвально. Ярослав скосил глаза налево. Девочка тоже била в ладоши, подняв их над головой, славные глазки её лучились восторгом и обожанием. Воодушевление охватило Ярослава, он, будто вознёсся к самому потолку, и оттуда, с немыслимой высоты, обрушился обжигающим водопадом слов:

— В чём, собственно, состояла характерная черта троцкистов, когда они числились в большевиках? Она состояла в том, что троцкисты «перманентно» колебались между меньшевизмом, откуда они выродились, и большевизмом, куда они пришли, как бы, после долгих раздумий. А вернее, когда стало ясно, что сила именно за большевиками. «Перманентно», дорогие мои товарищи, — это излюбленное словечко товарища Троцкого. Что оно значит? Если не играться иноземными словами, то всё очень просто. Перманентно — по-нашему значит: всю дорогу. Сколько идёт или едет — столько и колебается. На сей счёт наш народ даже частушку изобрёл. Я её вам приведу. Да где наша не пропадала — спою! — лихо вскрикнул оратор, снова сорвав смех и аплодисменты. — Пусть только товарищи женщины и девушки в зале на меня не обижаются. Но из песни, собственно, слова не выкинешь. Вот она, эта частушка.

Ярослав вышел из-за трибуны, затянул нарочито противно тонким голоском, сопровождая похабщину замысловатыми плясовыми коленцами:

Милый на собрание

Зовёт для колебания.

Чем я чаще колебнусь,

Тем я слаще нае..усь.

В зале будто обрушился потолок. Хлопали в ладоши яростно, хохотали яростно, матерились яростно.

Ярослав вернулся за трибуну, взметнул руку, зал покорно затих.

— А когда наша партия, когда дорогой наш товарищ Сталин в мудрости своей раскусили их, троцкисты отбросили свои колебнутия и вернулись на позиции меньшевизма. В итоге троцкизм и вся эта новая оппозиция стали, собственно, передовым отрядом контрреволюционной буржуазии, выродились в заклятых врагов Советской власти. Не секрет, что нам, дорогие мои товарищи, придётся ещё преодолевать немало трудностей на пути социалистического строительства. А, значит, у оппозиционеров будет немало поводов для паскудных, собственно, выступлений. Мы сцепим зубы и ещё больше ударимся в работу, а они будут зудеть нам под руку. Дескать, смотрите, как медленно растёт заработная плата, смотрите, как медленно идёт жилищное строительство, смотрите, как мало советское государство может уделять помощи бедноте.

Здесь оратор сделал паузу, давая аудитории возможность оценить в полной мере гнусную сущность оппозиции, продолжил с некоторой укоризной.