И Аз воздам

— Вместо того, чтобы помочь нам быстрее двинуть вперёд наше социалистическое строительство, помочь накоплению резервов для увеличения заработной платы, для помощи бедноте, — оппозиционеры используют и будут использовать все эти трудности, чтобы порочить в глазах масс нашу, собственно, партию. Чем хуже, тем лучше — вот их текущий лозунг! — Ярослав воздел обе руки, словно собираясь взлететь. — Вот в чём величайшая опасность. Те, кто поддерживают новую оппозицию, открывают двери классовому врагу, окрыляют неслыханно надежды этого классового врага. Вернувшись в меньшевистскую утробу, которая их породила, троцкисты, собственно, только подтвердили свою гнилую, глубоко враждебную рабочему классу сущность, — Емельянов вытянулся в струнку, крикнул, задыхаясь. — Собака вернулась к своей блевотине!

Рёв! Рёв!! Рёёёв!!!

— И как же, собственно, прикажете поступать с бешеной собакой?

— Стрелять сссук! К стенке их! Стрелять без пощады! Долоооой! — зал бушевал, бесновался.

— Стрелять, собственно, может, и рано, — сказал великодушный Ярослав. — Но вот в клетку — обязательно. Поддерживаете, товарищи?

Овации ударили оглушительно. Аудитория неистово гремела аплодисментами, кричала, заходилась в злобных выкриках.

К лектору устремились, засыпали вопросами, просьбами. Он отвечал, записывал просьбы, раздавал автографы, а сам искал глазами пару, привлекшую его внимание. Неужели не подойдут?

Давно Ярослав не испытывал подобного возбуждения и вожделения. Особенно при виде той девочки. Безумно хотелось, чтобы подошли.

И они подошли.

По-до-шли!

Девочка молчала, не сводила с него глаз. Говорила её старшая сестра — Мария. Сначала, как водится, отпускала комплименты лектору и лекции, восторги, ахи-охи. Ярослав, конечно, же активно изображал смущение, зарделся даже. Всё ждал, когда же она приступит к делу, всё гадал, как бы заполучить их к себе домой.

Дело у Марии оказалось подходящим: она — рабфаковка, ей поручили провести политинформацию как раз об отношении к новой оппозиции. Но она, признаться, и сама ещё слабо разбирается в политических хитросплетениях. Не мог бы дорогой товарищ Емельянов помочь ей как более опытный и мудрый наставник? И Сашеньке это очень даже пригодится — у них в школе как раз дискуссия разворачивается на данную тему. Девочка тут закивала самым усердным образом, уставила молящий взгляд прямо в переносицу Ярослава, и от этого взгляда у лектора сладко заныло в низу живота.

Разумеется, он будет только рад помочь молодым товарищам, но здесь неудобно разговаривать — может быть, выбрать место, более подходящее? Например, у него дома. Машина его ждёт — можно удобно доехать. Заодно купить по дороге чего-нибудь к чаю.

Мария, однако, предложила другой вариант: отправиться к ним домой. Машина не нужна, её можно отпустить. Им идти от Политеха всего-ничего: до Второго Дома Советов. Живут они вдвоём, и у них имеется всё для того, чтобы выпить чаю. Здесь Мария многозначительно повела глазами, и у Ярослава низ живота уже не заныл — застонал, запульсировал горячо.

СХВАТКА ДЛИЛАСЬ НЕДОЛГО

— Горячо ты погулял вчера, Вася, — как о чём-то, само собой разумеющемся, сказал Семён. — Я смотрю, навык с топором не теряешь, а?

На него смотрели три пары глаз. Крючок и Лошак, сидевшие на лавке у стены, были деланно равнодушны, Вася-Мясо, вышедший из-за стола навстречу гостю, усиленно излучал приветливость.

— Не пойму, об чём вы, гражданин начальник, — хозяин палатки раздвинул руки, голову склонил чуть набок — ни дать, ни взять — хлебосольная хозяюшка. — Не желаете чайку принять? Или ещё чего-нибудь? За столом-то и любой разборняк гоношить удобнее.

— Я к тебе не чаи гонять пришёл, — жёстко отозвался Савенко. — И ты мне тут краковяк с угощением не устраивай.

Как бы между прочим, прошёлся по конторке. Откинул занавесочку, за ней обнаружилась низенькая дверь. Семён заглянул в неё, охнул в непритворном восхищении.

— Ой, какой тут шикарный угол живёт! — выволок на свет пухлый чемодан явно заграничного происхождения, в пёстрых наклейках, перепоясанный жёлтыми кожаными ремнями. — Это чей же такой знатный будет, а?

— Мой угол это, — сказал, нимало не смущаясь Вася, — вчера здесь у одного нэпмана купил.

— У нэпмана говоришь? И что там внутри?

— Да барахло всякое, шматьё. Хотел выкинуть, да вот руки ещё не дошли.

— Шматьё, значит? Ну, давай позырим, что там за бебехи.

— Да я и ключи задевал куда-то.

— Это ничего, обойдёмся без ключиков. Обойдёмся, а?

Семён достал из кармана ножичек, аккуратно поддел замочки на чемодане, язычки щёлкнули, откидываясь. Савенко заглянул в чемодан.

— Да ты Вася, никак трусами женскими разжился. На продажу или марухе своей, а?

— Марухе взял, точно. А что? Пусть покрасуется в буржуйских кружевах.

— Ну да, ну да, — поддакнул Семён. — А ты, друг ситный, уговор наш помнишь?

— Какой-такой уговор? У нас их много было.

— Тот самый уговор. О том, как нам вместе жить да дела делать.

— Так я с полным моим удовольствием — долю с наших заморочек вы завсегда имеете. И с этого угла поимеете. Об чём базар, гражданин начальник?