И близится ночь

– Эрмини, это моя старая подруга Клэр Обри. – Его голос дрогнул, и он прочистил горло. – Жена того самого Пирса Обри, которым я так восхищаюсь, – объяснил мистер Морпурго. – А это ее дети Корделия, Роуз и Ричард Куин, – медленно произнося наши имена, он развел руками вокруг нас отеческим жестом, выражавшим надежду на то, что его семья и наша навеки сольются воедино под покровом его любви. Но он тут же прервал свой жест. Будь тот завершен, охватил бы и мистера Вайсбаха, который в этот момент выступил из-за пирамиды гладиолусов и роз и встал рядом с девушками. Манера, в которой мистер Морпурго воскликнул: «А, Вайсбах!» – слишком жестоко давала понять, где заканчивается объявленный им план опекунства. Хотя мистер Вайсбах явно не нуждался в усыновлении, поскольку был элегантно одетым седовласым господином средних лет с аккуратной бородкой, очень похожим на короля Эдуарда Седьмого, он вполне мог обидеться.

– Помнишь, Эрмини, я так часто рассказывал об этих молодых людях, – снова начал мистер Морпурго, но его замечание разбилось о стену полнейшего недоумения его жены. Голос хозяина сорвался, руки умоляюще затрепетали, а потом замерли. Он еле слышно выдохнул какую-то любезность.

Я неправильно истолковала причину удивления миссис Морпурго. Мы не вошли не в ту дверь. Но ее муж вошел в комнату и привел с собой нас, и она удивилась этому, потому что все, что делал ее муж, казалось ей необъяснимым. Это я поняла очень скоро, поскольку у миссис Морпурго не было секретов. Она достаточно хорошо контролировала свои слова, произносила те же фразы, что и матери наших школьных товарищей, когда мы приходили к ним на чай, но, когда говорила, правда гремела в интонациях ее властного голоса, выражениях, скользящих по ее лицу, отчетливых, как слова на афише, и ее энергичных движениях.

– Это Маргерит, – сказала она моей матери, – а это Мари-Луиз, – почти взрослые или просто взрослые, как лучше сказать? Прямо как ваши Корделия и Роуз. О да, они ужасно горделивы, – не так ли, мои милочки? А вот наша малышка Стефани. Ваш мальчик того же возраста? – Но ее ясные, выпуклые, ошеломительно яркие серо-зеленые глаза говорили: «Что ж, я делаю то, что он хочет, но почему он хочет, чтобы я это делала? Кто такие эти люди, что он мне их навязывает?» – А значит, между ними разница в три месяца, но он на несколько дюймов выше, – продолжала она, и ее интонации вопрошали: «Что из этого может выйти, если я по его настоянию буду с ними любезничать? У нас с ними нет ничего общего, как мне поддерживать отношения, даже если я их начну?»

Посреди любезного замечания обо мне и Корделии она раздраженно закусила губу и вздрогнула. «Вечно одно и то же, – с тем же успехом могла произнести дама вслух, – он никогда не перестанет делать такие вещи, это невыносимо».

Потом ее глаза сверкнули, и она отвернулась от нас.

– Эдгар, дорогой, – сказала миссис Морпурго, делая вид, будто проясняет по крайней мере одно недоразумение в этом беспорядочном мире, который создается вокруг нее против ее воли, и следя, чтобы муж не предъявил ей одно из своих нелепых обвинений, будто это она вносит неразбериху, – ты, вероятно, удивился, увидев здесь мистера Вайсбаха, но он позвонил сразу после твоего ухода и очень хотел тебя повидать, поскольку только что вернулся из Италии, где накупил всевозможных прелестных вещиц, и я подумала, что, раз уж мы пригласили на обед миссис Обри и ее детей, то будем рады видеть и мистера Вайсбаха.

В благодушной улыбке, которая все время сияла между аккуратно подстриженными усами и остроконечной бородкой мистера Вайсбаха, появилась холодность, а мистер Морпурго склонил голову, как будто слова его жены отозвались эхом и он прислушивался к нему с научным интересом. Крайняя усталость, с которой миссис Морпурго произнесла последнюю фразу, как нельзя яснее давала понять, что раз уж ее муж настаивает, чтобы она попусту тратила время на этот обед, то почему бы мистеру Вайсбаху, который также посягал на ее время, не потратить тот же самый отрезок времени. Мама смотрела на нее с жалостью, которую всегда испытывала к людям с особыми недостатками, одна из дочерей хихикнула, тиканье золоченых бронзовых часов на каминной полке стало очень громким. Миссис Морпурго взглянула на мужа с выражением, которое можно было предсказать. «Опять ты ведешь себя необъяснимо, – удивлялась она про себя, водя твердым пальцем по губам в притворном недоумении. – Как то, что я только что произнесла, могло кого-то задеть?»

– Почему бы вам не присесть? – яростно обратилась она к моей матери, увлекла ее к креслу у камина и осталась стоять рядом, время от времени покачиваясь на каблуках, как если бы странность происходящего буквально выбила ее из равновесия, и раздраженно развлекая гостью легкой беседой. Свет из высоких окон озарял хозяйку во всем великолепии. На ее лице не было ни одной морщинки. Кожа миссис Морпурго была гладкой и сияющей, как тонкий фарфор. Казалось, это как-то связано с ее трудностями в восприятии.