И Бог ночует между строк. Вячеслав Всеволодович Иванов в фильме Елены Якович

Новый год с 1937-го на 1938-й мы встречали с моими родителями на Лаврушинском. Мама — я думаю, что и папа, но мама в особенности — очень любила такие большие сборища, когда много людей приглашаются в гости. И пришел к нам Пастернак, который как раз в это время стал нашим соседом не только по даче в Переделкине, но и по дому. И я увидел его первый раз. В полночь — буквально — родился его сын Лёня, Пастернак звонил от нас в родильный дом, чтобы поздравить с Новым годом, и ему сообщили.

Вывод, который делаю из своей жизни, постараюсь проиллюстрировать примером из самых больших глубин древности. Я занимаюсь тем временем, когда нашим древним прапрапредкам удалось создать первое настоящее искусство. Это были замечательные животные — лошади, бизоны, изображенные на стенах французских и испанских пещер, в горах, в Пиренеях. Это примерно было 25 тысяч лет назад. Тогда люди уже очень многое умели — например, охру выплавляли из железистой руды. То есть они могли бы делать и железное и стальное оружие, а вот не делали. А охру делали и раскрашивали стены. И я думаю — почему? Раз не делали оружия, а раскрашивали стены, значит, не хотели никого уничтожать? Значит, было какое-то понимание, что человек должен быть обращен к тому, ради чего он живет и зачем он родится. Но при этом им было очень трудно.

Потом я сталкивался с тем, что великим художникам так же плохо жилось в наш век. Я дружил, несмотря на огромную разницу в возрасте, с великим нашим художником Робертом Рафаиловичем Фальком. И как-то сижу у него в мастерской, он мне говорит: «Простите, сейчас я должен пообедать». Я присутствовал при обеде великого художника. Он съел буквально, в самом прямом смысле, три картофелины, закусил черным хлебом… Его официально государство не признавало, деньги какие-то пустяковые были от частных лиц, которые покупали его картины, в общем, за бесценок. И вот я думаю: как быть? В пещерах жили люди, которые умели рисовать бизонов, хотя было трудно. А потом вот при мне жил великий художник, и жил, в общем, впроголодь. Почти на грани голода. Что нужно для того, чтобы искусство, культура сохранилась? Видимо, нужно, чтобы были вот эти трудности, но они должны быть в меру человеческих сил. Нельзя заставить художника все-таки просто умереть с голоду. Вот тогда уже плохо.

И вы знаете, мы живем в этом странном мире на этой грани. Может быть, не каждый из нас это чувствует, я всегда очень чувствую.

* * *

Мой отец рассказывал о Сталине, что Сталин, когда они были в хороших отношениях вначале — это, значит, 1922 год, — требовал от отца, чтобы он ему рассказывал страшные истории про гражданскую войну. Если истории были совсем ужасные — кишки у человека вынимали, мотали вокруг телеграфного столба и потом живого тащили, — Сталин заливался хохотом. Ему было страшно интересно.

Литература и люди, создававшие историю, были увлечены садизмом.

Это было на правительственной даче под Москвой. Критик Воронский устроил встречу молодых писателей с членами правительства. А молодые писатели — это были мой отец, Федин и Пильняк. Каждому из них сказали, чтобы приготовили по одному рассказу. Мой отец читал рассказ «Дитё», очень страшный. Сюжет такой. В Монголии оказались рядом сотни киргизских семей и русские мужики: киргизы укрылись здесь от гражданской войны, а партизанский отряд Красной гвардии отступил от белых. И вот в степи люди из отряда натыкаются на белого офицера и его женщину, в злобе убивают их и вдруг видят, что остался младенец. Называют его Васькой. Чтобы его выкормить, партизаны совершают набег на киргизский аул и забирают в плен киргизку, у которой примерно такого же возраста малыш. «Лежали они у ней на кошме в палатке — один беленький, другой желтенький — и пищали в голос». А потом через несколько недель кто-то говорит — она больше кормит своего, меньше нашего. Чтобы проверить, привязывают малышей к палке. «Пищали в тряпочках подвешенные на волосяных арканах ребятишки. Пахло от них тонким ребячьим духом. Стояла у телеги киргизка и, не понимая ничего, плакала». И тогда убивают киргизского младенца, потому что он перевешивает русского, нашего. Чтобы впредь кормила только Ваську. Вот этот рассказ Сталину чрезвычайно понравился.

Отец мне говорил, что стоял, прислонившись к дереву, после чтения, кругом светская публика, он недавно приехал из Сибири, чуждался еще всех. И кто-то подошел к нему и с сильным акцентом сказал: «Вот вам в награду за хороший рассказ», — и положил ему две бутылки грузинского вина в карман. И сказал: «Давайте приходите ко мне, поживем у меня конец недели на даче, у меня много грузинского вина». Отец говорил, что он из немногих людей, которые видели Сталина совсем голышом, потому что ходили купаться вместе.