И боги услышат

Тарис никогда не видел живого моа. Их туши попадали в деревню уже в виде гигантских шматов обескровленного мяса, завёрнутого в пряные листья. Попробовать их на вкус юноше пока не доводилось – такая пища только для людей с судьбой. Зато он отлично знал запах: бугристый, дразнящий, почти осязаемый.

– Я получу свой кусок, когда вернусь с победой, – бормотал Тарис, даже не замечая, что говорит вслух. – Наемся досыта. Или даже обожрусь.

И голос его казался чужеродным и лишним среди шелеста леса.

К вечеру шестого дня деревья поредели, освобождая место вывернутым наизнанку скалам – крепким снаружи и полым внутри. Их серые остовы казались похожими на слепленные вместе хижины со множеством слепых провалов. Такое жильё подошло бы летучим людям. Но их здесь не было. Они ушли, оставив город на растерзание лесу. На плоских вершинах скал уже успели вырасти деревья, и их гладкие белые корни спускались вниз, как сбежавшая из горшка каша.

«Плохое место», – подумал Тарис. Не стоит заходить сюда без причины. Но делать крюк юноша не собирался. Начертив на земле защитный знак, которому их учил боцман, и постучав по стволу сосны, он вошёл в древний город. И почти сразу услышал голос:

– Мы здесь.

Тарис вздрогнул и замер. Затем мотнул головой. Нет, это ветер. Или эхо. Или сон наяву. В таких местах людей не бывает. Но нет. Звук повторился вновь:

– Мы слышим.

Это определённо был голос. Живой. Человеческий. Юношу дёрнуло вперёд, словно рыбу на крючке. Как желудок после недели голодовки перекручивает от любой тяжёлой пищи, так и его одичавший мозг скрутила мысль: «Люди!». Может, заблудившийся пастух? Или брат-охотник из другой деревни? Да какая разница! Ему необходимо увидеть человека. Хотя бы мельком.

Тарис бросился вперёд. Каждый раз, когда голос затихал, горло его сжималось. Он боялся, что тот исчез навсегда. Однако голос неизменно возвращался. Говорила женщина. Нет, девушка. Сердце забилось быстрее. Неужели Нилани? Бред, конечно. Но… Почему бы судьбе не доставить её сюда? Это было бы правильно.

Слух привёл Тариса к полой скале, неотличимой от прочих. Но именно оттуда и шёл голос. Найдя подходящий разлом, ещё не полностью заросший корнями, юноша подпрыгнул и, подтянувшись на руках, забрался внутрь. Он оказался в сырой пещере с дырявым потолком, полной сталагмитов и куч перегноя, покрытых желтоватым налётом. Весь пол заливала стоячая вода. Дна видно не было. Это был риск, однако Тарис всё таки спрыгнул, по щиколотку погрузившись в жижу. Он огляделся, ожидая, когда голос прозвучит вновь. Но когда дождался, сердце его провалилось в желудок. «Говорившим» оказалось уродливое месиво из трубок, камней и кристаллов. Реликт из разряда болтучих божков. Он сохранился лучше тех, что стояли вокруг деревни. И разговаривал.

Тарис сплюнул. Такому зрелищу мог бы обрадоваться только слышатель. Те годами колдовали вокруг болтучих божков, приговаривая: «Пусть истуканов заставили замолчать в новую зарю, но это не значит, что они останутся немыми навечно». В конце концов, капитаны посовещались и, рассудив, что нечего здоровым людям просиживать целый день без дела, объявили судьбу слышателей бесполезной. А всё бесполезное должно быть изменено или отброшено. Старикам ещё разрешили доживать свой век, бормоча потерявшие силу заклинания, но брать подобную судьбу на дне решений запретили. После смерти последнего слышателя болтучих божков постигла судьба всех бесполезных реликтов: их разобрали на части и бросили гнить. Сильные сердца пошли на дань чудовищу, а железные элементы отправились в переплавку. Много позже в глухих местах острова отыскались божки, которые умели разговаривать. Но они несли такой бред, что возрождать судьбу слышателей не стали.

А между тем трубчатое существо устало нудило:

– Десять сорок пять. Десять восемнадцать. Мы ещё здесь. Мы слышим.

Оно повторяло это снова и снова, надеясь заманить в свои сети какого-нибудь идолопоклонника. Всё нутро Тариса заныло от разочарования. Как он мог принять это за человека? Как позволил себя обмануть? Неужели он всегда был таким идиотом? А голос всё не унимался:

– Десять сорок пять. Десять восемнадцать.

– Да заткнись ты уже, – юноша с досадой ткнул атлатлем в центр трубчатой массы. – Надоел!

Такой грубости божок не ожидал. Он осёкся на полуслове. Древнее тело накренилось, зловеще скрежеща суставами. Тарис отскочил и вынул дротик, готовясь к драке.

– Кто там? – икнул божок со смесью ужаса и радости.

Из его тела с шорохом вывалился серый многогранник и плюхнулся в воду. За ним последовал ещё один. И ещё.

– Ответьте! – требовал божок, заваливаясь набок. – Десять-девять. Дес с с-сять-дев-в вять.

Трубчатая масса сползла с пьедестала, утопив последние слова в грохоте и шипении. Пахнуло как из горшка с прокисшим супом, который пытаются разогреть на слишком жарких углях.

«Что за шутки?» – Тарис наклонился над обломками и опасливо поводил в них атлатлем:

– Ей?