И больше никаких парадов

В то же время мысль о том, чтобы командовать дивизионным транспортом, в глазах Титженса превратилась в этакое видение рая. Сразу по двум причинам: во-первых, заботиться о табунах лошадей было относительно безопасно… А во-вторых, Валентайн Уонноп, узнав о его переводе на эту должность, тотчас успокоится.

Рай!.. Но может ли в принципе человек после трудной работы заполучить синекуру? Какой-то другой бедолага, скорее всего, страстно этого желал бы. С другой стороны, надо было подумать о Валентайн Уонноп! Он представлял, как ее изводили тревожные мысли, как она бродила по Лондону, полагая, что он оказался на самом гибельном участке обреченной армии. Она обязательно об этом узнает. Ей скажет Сильвия! Он мог поспорить, что Сильвия позвонит ей и все расскажет. Предположим, он напишет Марку и скажет, что получил в свое распоряжение транспорт! Да тот уже через полминуты поставит девушку об этом в известность. Да что там говорить, он, Титженс, телеграфирует ей сам! Пока генерал говорил, Кристофер представил, как будет царапать телеграмму, а по окончании их разговора отдаст ее посыльному… Только вот мог ли он вложить эту мысль в голову старику? Тот еще не принял окончательного решения?.. Да и потом, поступил бы так на его месте, скажем, какой-нибудь святой англиканской церкви?

К тому же… А он вообще годился для этой работы? Как с ней, к примеру, согласуются навязчивые, время от времени одолевавшие его мысли о Ноль-девять Моргане? Когда он накануне скакал на Шомберге, ему все казалось, что Ноль-девять Морган без конца маячит вровень с плечом лошади с большой, длинной головой. Он все боялся, что его верный конь вот-вот упадет!.. И далеко не один раз из последних сил сдерживал неистовый порыв его остановить. Плюс эта нескончаемая, жуткая депрессия! Какое страшное бремя! От мысли, что Морган, тот самый малый, которому он в Нуар-куре сохранил жизнь, вчера вечером в отеле Кристофер чуть не потерял сознание… Дело могло оказаться самым что ни на есть серьезным. Произошедшее могло означать, что мозг Титженса дал трещину. Если так пойдет и дальше… Ноль-девять Морган, как всегда грязный и с озадаченным выражением представителя вассальных народов на лице, без конца маячил вровень с плечом его лошади! Но только живой, а не со снесенным наполовину черепом… Если так будет продолжаться и дальше, о том, чтобы заведовать транспортом, ему придется забыть, потому как в этой должности надо много скакать верхом.

Но он все равно бы на это решился… К тому же какой-то чертов идиот из гражданских писак без конца строчил в газеты письма, настойчиво призывая упразднить в армии всех лошадей и мулов… Из-за их фекалий, разносящих всякую заразу!.. Поэтому Армейский совет мог в любую минуту издать распоряжение больше не использовать никаких лошадей!.. Сей гений – даже подумать страшно! – хотел, чтобы все снабжение батальона осуществлялось в ночное время грузовыми автомобилями!.. Титженс вспомнил, как раз или два, пожалуй, в сентябре 1916 года, перебрасывал батальонный транспорт из Локра в штаб, на тот момент располагавшийся в замке деревушки Кеммель… Тогда приходилось обматывать тряпками, дабы заглушить звук, все, что так или иначе было сделано из металла: удила, оси, цепи, с помощью которых лошади тащили за собой телеги… Но, несмотря на это, хотя все едва осмеливались дышать, в плотном мраке обязательно ударялась обо что-нибудь очередная железка; банки с мясными консервами при этом гремели почище старых утюгов… Потом с протяжным воем прилетал немецкий снаряд и с оглушительным бабаханьем ложился в аккурат на повороте дороги, где она огибала холм, в том самом месте, где инструкции запрещали собираться вместе больше двух человек… А если бы вместо лошадей были грузовики, которые слышно на пять миль в округе?.. Даже подумать страшно!.. В батальоне наверняка возникла бы серьезнейшая нехватка пайков!.. Тот же самый антилошадник выражал мнение, что пусть скорее союзники проиграют эту войну, только бы не позволить кавалерии отличиться в том или ином сражении!.. Для того чтобы избавиться от фекалий, страсть поистине поразительная! Впрочем, ненависть к лошадям могла распространяться на все общество… Ведь кавалеристы носили длинные усы, напомаженные макассаровым маслом, а завтракали икрой, шоколадом и шампанским «Поммери-Грено»… Но раз так, то их следовало упразднить!.. Что-то в этом роде…

– Боже мой! – воскликнул Титженс. – Как же у меня разбегаются во все стороны мысли! Сколько еще так будет продолжаться? – И тут же добавил: – У меня больше нет сил.

С какого-то момента он даже не слышал, что говорил генерал.

– Ну. И что же он…

– Что вы сказали, сэр?.. – переспросил его Кристофер.

– Вы что, глухой? – спросил Кэмпион. – Я выражаюсь предельно ясно и ничуть в этом не сомневаюсь. Вы только что сказали, что к этому лагерю не приписано никаких лошадей. На что я возразил, что лошадь есть у полковника, командующего учебной частью… И лошадь, понятное дело, германская!

«О Господи! – подумал Титженс. – Мы ведь с ним что-то обсуждали. Знать бы только что?»