И больше никаких парадов

«Вернувшись домой в два часа ночи, я прошел в темную гостиную. Свет мне был не нужен. Я сел и надолго погрузился в размышления. Затем из противоположного угла комнаты донесся голос Сильвии. Ситуация сложилась поистине ужасная. Со мной никто и никогда не говорил с такой ненавистью. Скорее всего, она просто сошла с ума. Наверное, надеялась, что после физического контакта с мисс Уонноп я исчерпаю всю свою любовь к ней… И в итоге воспылаю плотской страстью к ней самой… Но даже без моих слов жена поняла, что между нами ничего не было. Она грозила уничтожить меня, разрушить мою армейскую карьеру и вывалять в грязи мое имя… Я не сказал ей ни слова. У меня здорово получается молчать. Сильвия ударила меня по лицу и ушла. А потом вышвырнула в приоткрытую дверь золотой медальон святого Михаила, католического покровителя солдат на фронте, который носила на груди. Тем самым давая мне понять, что рассталась со мной окончательно. Будто, отказавшись его носить, больше за меня не молилась… С другой стороны, своим поступком она могла предложить мне надеть его самому и тем самым меня защитить… Я услышал, как они со служанкой спустились по лестнице. За дымовыми трубами напротив нашего дома едва брезжил рассвет. До меня донеслось слово „Паддингтон“, которое она произнесла ясным, звонким голосом. От крыльца отъехал автомобиль.

Я собрал вещи и отправился на вокзал Ватерлоо, куда меня пришла проводить миссис Саттеруэйт, ее мать. Весть о том, что дочь не пожелала со мной попрощаться, ее потрясла. По ее мнению, это свидетельствовало о нашем окончательном разрыве. Я поразился, узнав, что Сильвия рассказала ей о мисс Уонноп, потому как она всегда очень скрытничала, даже по отношению к матери… Вконец расстроенная – я же ей так нравлюсь! – миссис Саттеруэйт высказала самые мрачные пророчества в отношении того, что задумала Сильвия. Я в ответ засмеялся. Она взялась рассказывать мне долгую историю о том, что много лет назад высказал в адрес моей супруги ее исповедник, отец Консетт. По его словам, если я когда-либо обращу свой взор на другую женщину, Сильвия, чтобы добраться до меня, порвет в клочья весь мир… Лишь бы вывести меня из себя! Слушать миссис Саттеруэйт было нелегко. Перрон, с которого на войну отправлялся офицерский поезд, не лучшим образом подходил для откровений. Поэтому разговор наш в итоге получился довольно сумбурным».

В этот момент Титженс так громко застонал, что МакКекни из противоположного угла временного домика переспросил, что он сказал. Дабы себя спасти, капитан ответил:

– Если смотреть отсюда, складывается впечатление, что свеча стоит чуть ли не вплотную к краю хибары. Вполне возможно, что это не так. Эти домишки так хорошо горят…

Писать дальше не хотелось. До сочинителя Титженсу было далеко, а подобные упражнения не давали никаких внутренних ориентиров. Он никогда не считал себя великим психологом, но полагал, что в этом деле человек должен быть подкован не хуже, чем во всем остальном… Ну и?.. Что лежало в основе безумия и жестокости, охвативших как его, так и Сильвию в последние день и ночь в родных пенатах?.. Отталкиваться здесь следовало от того обстоятельства, что именно Сильвия без ведома мужа назначила свидание, на которое явилась мисс Уонноп, чтобы с ним повидаться. Это она пожелала бросить их друг другу в объятия. В этом не может быть никаких сомнений. Она сама так сказала, правда, только потом, когда ее план не сработал. Его жена слишком отменно владела искусством любовных интриг, дабы раньше времени демонстрировать свою причастность…

Только зачем ей было так поступать? Частью ее на это сподвигла жалость к нему. Стараниями Сильвии Титженсу перед этим довелось пережить самый гнусный период, поэтому в какой-то момент ей, несомненно, захотелось, чтобы он утешился с этой девушкой… Почему именно жена, черт бы ее побрал, а не кто-то другой заставил его предложить мисс Уонноп стать его любовницей? Если бы не звериная ярость их утреннего разговора, ничто на свете не вынудило бы Титженса предложить тайную связь молодой леди, которой он до этого не сказал ни слова любви. Это был результат того садизма, который по отношению к нему проявила жена. И только так произошедшее можно было оценить с научной точки зрения. Однако Сильвия, несомненно, знала, что делала. Все утро она снова и снова хлестала его по больным местам души. Обвиняла, что он сделал Валентайн Уонноп своей любовницей. Снова обвиняла, что он сделал Валентайн Уонноп своей любовницей. А потом опять обвиняла, что он сделал Валентайн Уонноп своей любовницей…