И больше никаких парадов

И все это с настойчивостью, буквально сводившей Титженса с ума. Перед этим они договорились относительно поместья, решили ряд практических вопросов и пришли к мнению, что сына следует воспитывать в духе католицизма, приверженкой которого была его мать! Затем мучительно перешли к своим отношениям и прошлому, добравшись до вопроса о том, кто же все-таки отец их ребенка… Но Сильвия, как всегда в моменты, когда разум Кристофера превращался в слепого осьминога, извивавшегося в агонии от ножевых порезов, в очередной раз выдвинула ту самую претензию, обвинив мужа в том, что он сделал Валентайн Уонноп своей любовницей… Титженс клялся Господом Богом… До этого утра он даже не сознавал, что питал к этой девушке страсть; эта страсть оказалась глубока и бездонна, как море, бросала в дрожь, как мировое землетрясение, ее нельзя было утолить, а от одной только мысли о ней у него внутри все переворачивалось… Однако Титженс не принадлежал к тем, кто идет на поводу эмоций… Проклятие! Ну почему даже сейчас, в этом злополучном лагере, в этой темной хибаре, достойной кисти Рембрандта, он, думая о девушке, про себя называл ее мисс Уонноп? Мужчина, осознавая, что к молодой женщине его влечет пламенная любовь, думает о ней несколько иначе. Но вот он этого не осознавал. По крайней мере раньше. До того самого утра…

А потом… он ощутил в груди свободу… именно свободу, вне всяких сомнений… На свете нет такой женщины, которая бросила бы своего мужчину, тем более законного мужа, в объятия первой встречной девушки, а потом считала себя вправе и дальше предъявлять ему претензии. Особенно если в тот самый день их ждала разлука, потому как он уезжал во Францию! Неужели она действительно его отпустила? По-видимому, да.

Титженс так стремительно схватился за стакан с ромом и водой, что часть его содержимого выплеснулась ему на палец. Потом сделал из него приличный глоток и тотчас согрелся…

Чем это он, черт возьми, решил сейчас заняться? Зачем ему копаться в собственной душе?.. Пропади оно все пропадом, нечего искать себе оправданий… По отношению к Сильвии он вел себя предельно корректно. А вот по отношению к мисс Уонноп, вероятно, нет… Если ему, Кристоферу Титженсу из Гроуби, надо было искать оправданий, то что он вообще собой представлял, этот самый Кристофер Титженс из Гроуби? Размышлять о чем-то подобном было невообразимо.

Иммунитетом от семи смертных грехов он, разумеется, не обладал. Как любой другой человек. Можно солгать, но при этом не лжесвидетельствовать против соседа; можно убить, но лишь в ответ на провокацию или же из корысти; можно замыслить кражу, приобретя стадо скота у мнимых шотландцев, что в Йоркшире многие считают чуть ли не долгом; а еще, вполне естественно, можно сколько угодно прелюбодействовать, до тех пор, разумеется, пока это не обернется нездоровой суетой по пустякам. В мире нижних чинов аристократ имел на это полное право. Лично он, Титженс, никогда не совершал подобных грехов в сколь-нибудь значимом масштабе. Однако человек имеет право так поступать и нести за свои поступки ответственность… Но что же, черт возьми, было не так с Сильвией?! Она пожертвовала затеянной ею игрой, в то время как на его памяти за ней такого отродясь не водилось. Но для того чтобы убедиться в преданной любви Кристофера к мисс Уонноп, подобное вторжение в его личную жизнь, да еще такое вопиюще вульгарное, стало для Сильвии лучшим вариантом. Ведь ее поступок представлял собой не что иное, как сцену, которую она устроила в присутствии нижних чинов, замышляя ее все время, пока муж находился во Франции. И вот теперь реализовала свой план перед солдатами его собственного подразделения. Но такого рода ошибок Сильвия никогда не совершала. А раз так, значит, играла в какую-то игру. И в чем же она заключалась? Кристофер даже не пытался строить те или иные предположения! Сильвия не могла надеяться на то, что в будущем он позволит ей даже делить с ним кров… Тогда к чему она стремилась? Титженс считал, что на такого рода вульгарность жена могла пойти только с определенной целью…

Он всегда считал Сильвию дамой хорошо воспитанной, однако теперь она вела себя как кобыла, выставляющая напоказ все свои самые гнусные пороки. Впечатление по меньшей мере складывалось именно такое. Но если так, то, может, Сильвия поступала так только потому, что оказалась в его конюшне? А как ему, интересно, было с ней жить? Она ему изменяла. Только и делала, что изменяла, что до замужества, что после. Причем высокомерно, чтобы он не мог ее порицать, хотя ему это было очень неприятно. После того как она уехала с Пероуном, Кристофер принял ее в свой дом. Чего еще ей было просить?.. Ответа на этот вопрос Титженс не находил. Впрочем, это было не его дело!