И больше никаких парадов

– Ведь отозвать генерала проще простого, – продолжал МакКекни, – как и любого другого!

Оттого что этот представитель мелкой буржуазии имел собственное мнение по вопросу государственных дел, Титженса охватило тягучее недовольство.

– Вздор это все! – воскликнул он.

Сам он к этому времени начисто от них отошел. Однако до взбудораженной армии дошел и другой слух, в соответствии с которым близкие к Уайтхоллу гражданские лица в качестве политического маневра преднамеренно придерживали пополнение, тем самым угрожая союзникам Великобритании и вовсе покинуть Западный фронт. Многие считали, что Лондон стращал их масштабным стратегическим маневром на Ближнем Востоке, может, и правда намереваясь его провести, а может, попросту желая устроить руками союзников очередную политическую интригу. Отголоски этих жутких разговоров без конца стояли в ушах миллионов солдат, расквартированных под черным куполом неба. Всем их товарищам предстояло превратиться в арьергард, прикрывающий отступление войск, и принести себя в жертву на алтарь войны. А вместе с ними жертвой человеческого тщеславия погибнет и вся здешняя земля. И вот теперь пополнение вернулось обратно. Это доказывало, что правительство действительно решило не посылать на фронт новые подразделения!

– Бедный… – простонал МакКекни. – Старина Берд! Уж попал – так попал! Он провел на передовой одиннадцать месяцев… Одиннадцать месяцев! А я только девять. Вместе с ним. – Он секунду помолчал, сменил тему и добавил: – Ложитесь, старина… Я сам схожу и при необходимости за всем присмотрю…

– Вы не очень-то знаете, куда именно их всех разводить… – возразил Титженс, сел и прислушался, но не услышал ничего, кроме нескончаемого гула голосов. – Проклятие! Людей нельзя вот так держать на холоде…

Его охватило отчаяние, уже через миг сменившееся яростью. К глазам подступили слезы. «О господи, – сказал Кристофер себе, – этот парень, Левин, позволяет себе лезть в мои личные дела… Будь оно все проклято… Это ведь не что иное, как маленькая дерзость в мире, катящемся к чертовой матери…»

– Я бы пошел сам, – вслух произнес он, – но у меня нет желания сажать под арест этого маленького гнусного Питкинса. Ведь он, этот мелкий, грязный раскольник, пьет только со страху, потому как никак иначе не может набраться достаточно мужества…

– Вы бы полегче!.. – осадил его МакКекни. – Я ведь и сам пресвитерианин…

– А кем же еще вам быть! – ответил Титженс. – Прошу прощения… Британская армия обесчещена навсегда… И больше никаких парадов…

– Не переживайте, старина, все в порядке… – усмехнулся МакКекни.

– Какого черта вы делаете в офицерской дежурке?! – с неожиданной злостью в голосе воскликнул Титженс. – Не знаете, что за такой проступок вас можно отдать под трибунал?

Перед ним маячило рыхлое, широкое лицо квартирмейстер-сержанта, их полкового интенданта, который в нарушение устава нахлобучил на голову офицерскую фуражку, увенчанную серебристой кокардой рядового. Этот человек, решительно метивший на место сержант-майора Коули, неслышно вошел под шумок доносившихся снаружи голосов.

– Прошу прощения, сэр… – ответил квартирмейстер-сержант. – Я взял на себя смелость войти без стука… У сержант-майора эпилептический припадок… Я пришел получить ваши указания перед тем, как приказать другим развести личный состав по палаткам… – Произнеся неуверенным голосом эти слова, он рискнул осторожно добавить: – Сэр, такие припадки случаются с ним, если его неожиданно разбудить… А второй лейтенант Питкинс поднял его с постели без всяких предупреждений…

– И вы в итоге взяли на себя труд самым мерзким образом донести как на одного, так и на другого… Такого я точно не забуду.

А про себя Титженс подумал: «Ну ничего, в один прекрасный день я тобой займусь…»

И с превеликим удовольствием представил, как будут щелкать и орудовать ножницы, срезая нашивки и кокарды с этого человека, а он сам будет стоять перед строем, сомкнувшимся вокруг него с трех сторон.

– Боже правый, дружище! – воскликнул МакКекни. – Вы же не можете пойти в одной пижаме. Наденьте хотя бы брюки и накиньте шинель…

– Пришлите ко мне на квартиру в казарме канадского сержант-майора… Что до моих брюк, то они сейчас у портного, их надо погладить.

Привести в порядок брюки Титженс приказал для торжественной церемонии подписания брачного контракта Левина, того самого парня, который так бесцеремонно влез в его личную жизнь. Все так же глядя в упор в широкое, рыхлое лицо полкового интенданта, Кристофер сказал:

– Вы не хуже меня знаете, что обязанность докладывать мне лежит не на вас, а на канадском сержант-майоре… На этот раз я, так и быть, вас отпущу, но если, упаси Господь, когда-нибудь увижу, что вы подглядываете за квартирами офицеров, пойдете под трибунал…

С этими словами он надел под шинель серый колючий шерстяной шарф из тех, что выдавались по линии Красного Креста, и поднял воротник.