И больше никаких парадов

– Вот скотина… – сказал он, обращаясь к МакКекни, – шпионит за офицерскими квартирами в надежде застукать за пьянкой какого-нибудь никчемного лейтенантишку и благодаря этому получить офицерский чин… У меня обнаружена недостача подтяжек в количестве семисот штук. Морган не знает, что мне о ней что-то известно. Зато, можете не сомневаться, прекрасно осведомлен о том, куда они подевались…

– Не хочу, чтобы вы просто так сейчас ушли… Приготовлю-ка я вам какао…

– У меня нет времени на сборы, не могу заставлять личный состав ждать… Сил у меня как у коня…

Титженс вышел – в туман, горечь и голоса, под лунный свет, сверкающий на трех тысячах винтовочных стволов… А потом представил, как через хрупкую линию фронта рвутся немцы, и у него внутри все заледенело… К нему подошел высокий, грациозный человек и прогундосил на американский манер:

– Из-за забастовки французов на железной дороге произошла авария, сэр. Пополнение вернули обратно, и теперь его отправка намечена завтра на три часа дня.

– Значит, прежний приказ не отменен? – воскликнул Кристофер, затаив дыхание.

– Нет, сэр… – ответил канадский сержант-майор. – Просто на железной дороге произошла авария… Говорят, саботаж со стороны французов… Погибли четыре гламорганширских сержанта, все служили еще с тысяча девятьсот четырнадцатого года, сэр… Ехали домой на побывку. Но приказа об отправке пополнения никто не отменял…

– Ну слава богу! – произнес Титженс.

– Вы благодарите Господа за то, что нам только во вред, сэр, – ответил своим просвещенным голосом стройный канадец, – до нынешнего утра наше пополнение планировало отправиться в Салоники. Но потом сержант, ответственный за распределение личного состава, показал мне ведомость, в которой название Салоники кто-то вычеркнул. Сержант-майор Коули предоставил неверные сведения. Теперь нас отправят на передовую. Если бы мы отбыли сегодня, это подарило бы нам целых два месяца жизни.

Канадец, похоже, еще какое-то время что-то говорил своим неторопливым голосом. Титженс между тем почувствовал, как в его конечностях, почти ничем не прикрытых, заиграл солнечный свет, а в жилах приливом забурлила юность, будто ему довелось выпить шампанского.

– Ваши сержанты обладают целым ворохом совершенно ненужной им информации, – сказал он. – А тому, который причастен к распределению пополнения, не следовало показывать вам ведомость. Хотя вашей вины в этом, конечно же, нет. В то же время вы человек умный и сами прекрасно видите, насколько полезны могут быть те или иные новости для тех, кому, в ваших же собственных интересах, лучше о них ничего не знать…

«Веха в истории… – подумал он. – Какого черта в моей голове в такой момент всплыла именно эта фраза?!»

Они шагали в тумане по широкой дороге меж двумя живыми изгородями, над одной из которых торчали вразнобой головы и винтовочные стволы.

– Постройте их по стойке «смирно». Вне зависимости от обмундирования, мы разместим их на ночлег. Перекличка завтра в девять утра.

Ему в голову пришла мысль: «Если все это свидетельствует о едином командовании… А оно, судя по всему, так и есть… То это не что иное, как поворотный пункт… А чего это я так развеселился, черт бы меня побрал? Что со мной?»

Титженс встал перед строем и зычно закричал:

– Теперь выходим из строя и расходимся по палаткам. В каждой из них нам придется разместить на шесть человек больше по сравнению с расчетной вместительностью. По программе строевой подготовки ничего такого не проходят, поэтому посмотрим, как вы с этим справитесь. Вы ребята неглупые и как-нибудь сообразите. Чем раньше ляжете спать, тем быстрее согреетесь. Я бы и сам не прочь. Тех, кто уже спит в палатках, не беспокоить. Им, бедолагам, завтра в пять утра в наряд. Вам после этого разрешается еще понежиться в постели три часа… Отряд! В колонну по четыре стройся!.. Нале-во!..

Когда вдали заорали на разные лады голоса командовавших ротами сержантов, отдавая приказ выступать маршем, Титженс подумал: «Я невероятно рад… Прямо порыв энтузиазма… Как замечательно эти ребята идут!.. Пушечное мясо… Пушечное мясо… Вот о чем говорит каждый их шаг…» От объятий холода, вгрызавшегося под болтавшейся на нем шинелью в руки и ноги, прикрытые одной лишь пижамой, он дрожал всем телом. Не в состоянии бросить солдат, он припустил галопом, на пару с сержант-майором, и встал во главе колонны как раз вовремя для того, чтобы направить две первые роты к ряду маячивших в ночи призраками палаток, молчаливых и суровых в блеклом лунном свете… В его глазах все это выглядело каким-то волшебным зрелищем.

– Следующую роту ведите к ряду Б и далее по порядку! – приказал он сержант-майору, а сам отошел в сторону от колонны, которая катилась вперед, как движущаяся стена.

Затем махнул стеком, отделив вторую шеренгу от третьей.