И больше никаких парадов

– Сэр, вы же знаете, я под арестом.

Кэмпион добавил в голос грозных ноток:

– Я отдал вам приказ! Выполнять! Это ваш долг!

Невероятная сила спущенной сверху вниз команды заставила Титженса шаткой походкой направиться к двери. До него донесся голос генерала:

– Мне прекрасно известно, что он не пьян.

Когда Титженс отошел на четыре шага, рядом с ним оказался полковник Левин, взял его под локоток и прошептал:

– Генерал приказал мне пойти с вами, если вам вдруг станет плохо. Вам, должно быть, уже понятно, что вы больше не под арестом!

Он умолк, но мгновение спустя в восторге воскликнул:

– Вы все делаете просто восхитительно… Я не перестаю удивляться… Все, что я ему о вас говорил… Ведь из всех пополнений нынче утром выступило только ваше…

– Да, разумеется… – проворчал Титженс. – Раз мне отдали приказ выполнить долг, то я больше не под арестом, это любому дураку ясно.

У него вдруг перехватило дыхание, но он все равно как-то сподобился сказать, что лучше пойдет один. И тут же добавил:

– Он меня заставил… Чего я уж точно не хочу, так это чтобы меня освободили из-под ареста…

– Но вы не можете отказаться… – прошептал Левин, затаив дыхание. – Его нельзя так расстроить… Что вы такое говорите, вы не можете так поступить… К тому же офицер не должен требовать, чтобы его отдали под трибунал.

– У вас вид, как у слегка увядшего букета желтофиоли… – сказал Титженс. – Прошу прощения, конечно же, но мне подумалось именно так!

Полковник немного сник, у него малость обвисли усы, под глазами чуть больше обозначились круги, а на лице, казалось бы бритом, вдруг проступила щетина.

– Проклятье!.. – воскликнул он. – Думаете, мне наплевать на то, что с вами произошло?.. Ко мне в канцелярию в половине четвертого утра как оглашенный ворвался О’Хара… Я не стану повторять вам то, что он мне наговорил…

– И правда, не надо! – угрюмо молвил Титженс. – С меня достаточно и того, что я и без вас знаю…

– Просто хочу, чтобы вы поняли!.. – в отчаянии воскликнул Левин. – Я не верю ни единому слову, когда что-то говорят против…

Титженс повернулся к нему, оскалив зубы, будто барсук, и сказал:

– Против кого?.. Так против кого же, черт бы вас побрал?!

– Против… против… Да против любого из вас… – ответил Левин, побледнев лицом.

– Тогда на этом и закончим! – сказал Титженс.

Немного пошатываясь, он дошел до главного прохода, а там уже зашагал тверже, чувствуя себя будто в чистилище. На него бросали взгляд затаившиеся в глубине хибар глаза и тут же исчезали… Но точно то же самое он всегда наблюдал и раньше – на него бросали из глубины хибары взгляд и исчезали! Именно так рядовой и сержантский состав привык смотреть на офицеров. Из двери очередной хибары выглянул и парень по имени МакКекни. А через мгновение тоже исчез… Ошибки здесь быть не могло! Новость о случившемся достигла и его… С другой стороны, над самим МакКекни тоже нависла грозовая туча. Вполне возможно, что устроить МакКекни сущий ад за то, что он прошлой ночью покинул лагерь, предстояло не кому-либо, а именно ему, Титженсу. Вот он, вероятно, и решил не мозолить ему глаза… Поди, теперь узнай… Кристофер самую малость кренился вправо. Дорога зияла ухабами. Его ноги распухли и ощущались какими-то посторонними предметами, которые ему приходилось за собой волочить. Нет, их, эти чертовы ноги, надо обуздать. И он действительно их обуздал. К нему с чашкой чаю в руке подбежал посыльный. Титженс приказал ему ее поставить и велел быстро вызвать к нему старшего повара-сержанта. Сказать, что через четверть часа генерал явится проверить кухни.

Посыльный убежал, расплескивая в лучах солнечного света чай.

В своей хибаре, тускло освещенной и богато украшенной докторскими идеалами женской красоты в любой известной форме ее образного выражения – будто цветками персикового дерева, Титженс упорно воевал с портупеей, в которую никак не мог влезть. Сначала он забыл снять фуражку, потом просунул голову не куда надо; пальцы на застежках больше напоминали сосиски. Наконец, он оглядел себя в оставленное доктором треснутое зеркальце и увидел, что отлично выбрит.

Побрился Кристофер в половине седьмого утра: через пять минут после того, как отправил пополнение. Грузовики, как водится, на час опоздали. В том, что он с такой тщательностью выскоблил на лице всю растительность, угадывалась рука судьбы. Из зеркала на него взирал спокойный до наглости человек, лицо которого делила пополам трещина: две половинки белокожей от природы физиономии с ярким румянцем на скулах, взъерошенной шевелюрой с проседью, в которой бросались в глаза серебристые прядки. За последнее время он здорово поседел. Но при этом мог поклясться, что уставшим отнюдь не выглядел. То есть измученным заботами.

– Ради всего святого, что вы возитесь! – донесся до него из-за спины голос МакКекни. – Генерал же меня в клочья порвет за то, что я не привел свой стол в порядок!

– Стол надо содержать в чистоте, – все так же глядя в зеркало, произнес Титженс. – В батальоне только за это и наказывают.

Значит генерал, должно быть, отправился в канцелярию, порученную заботам МакКекни.