И будет день

С охами и вздохами Описара Хаминэ встала с кровати и зашаркала на кухню, зажгла коптилку, принесла ее в комнату и поставила на сундук. Бандусена с любопытством огляделся. Да, до чего же сильно изменился дом, в котором прошли его детство и юность! В прежние времена, как только солнце скрывалось за горизонтом, в доме вспыхивала лампа «пэтромэкс», подвешенная под потолком в гостиной. Ее свет достигал даже двора. А сейчас на сундуке подрагивало неверное пламя коптилки! Кровать матери стояла теперь в гостиной. Вплотную к ней был придвинут огромный старый сундук из красного дерева. Повсюду: на кровати, на подлокотниках кресел — можно было увидеть заношенные, в пятнах сари матери. По-видимому, в комнате, которой раньше пользовался Бандусена, расположилась Ясомэникэ — там висело несколько ярких новых сари. «А старые сари Ясомэникэ теперь, наверное, донашивает мать», — подумал Бандусена. Он все еще чувствовал себя скованным и не знал, что сказать.

— А лекарства ты пьешь, мама? — спросил он первое, что пришло в голову.

— Ты явился сюда для того, чтобы спросить, пью ли я лекарства? — Описара Хаминэ сокрушенно закачала головой. — Как вспомню, что произошло, я не то что лекарство принять — глотка воды выпить не могу. Лекарства… Мне теперь уж все равно — жить или умереть. Правда, бог нас немного пожалел. С помощью Котахэнэ Хамудуруво, да поможет ему господь во всем, что он делает, Ясомэникэ получила место в школе. Словно ожили мы. А ты, сынок, повернулся спиной и ушел…

Бандусену снова охватило чувство раскаяния, которое все эти годы подспудно тлело в глубине души. Веки у него набрякли. А что он мог тогда сделать? Ведь то, что произошло, надломило и его. Единственным утешением для него в те дни стала Саттихами. Только с ней он чувствовал, что живет. А все остальное время… Бесконечные хождения по конторам адвокатов и целые вороха бумаг, которые он собирал для того, чтобы его признали наследником. Нескончаемые претензии кредиторов… Слезы и причитания матери… Полное безденежье… Но и это еще можно было бы выдержать, если бы не постоянные нападки Ясомэникэ. Что бы Бандусена ни делал, что бы ни предлагал сделать, Ясомэникэ все тут же принимала в штыки. Она алчно стремилась взять инициативу в свои руки.

И среди этих треволнений и передряг единственной отдушиной было общение с Саттихами. Едва улучив момент, Бандусена бежал в дом Саттихами и там, в простой и бесхитростной атмосфере скромного крестьянского дома, обретал недолгие минуты успокоения. Искреннее сочувствие, искренние слова утешения, трогательная забота, которую он там находил, помогли ему пережить самый трудный период в его жизни. И однажды Бандусена почувствовал, что эта девушка из бедной крестьянской семьи стала ему бесконечно дорога. И хотя в деревне уже начали судачить о них, ничто не обязывало Бандусену, юношу из хотя и разорившейся, но когда-то богатой и влиятельной семьи, жениться на Саттихами. Однако Бандусена считал, что лучшей жены ему не найти. Он понимал, что мать никогда не согласится на этот брак, и поэтому женился на Саттихами тайком. И никогда потом не раскаивался в этом.

А дома все шло по-прежнему. Мать проливала бесконечные слезы, скорбя о муже и утраченном богатстве. Ясомэникэ дала волю своему злобному и неуживчивому нраву. Даже тарелку с рисом она ухитрялась поставить перед Бандусеной так, чтобы дать ему почувствовать все свое презрение и ненависть. Младший брат Вималядаса во всем поддакивал Ясомэникэ.

Жизнь в отчем доме стала для Бандусены невыносимой, и вместе с женой он покинул деревню, поселившись у дяди Саттихами в сельскохозяйственной колонии. На новом месте молодая супружеская пара хлебнула немало горя. Бандусена был непривычен к физическому труду, а в колонии он работал под палящими лучами солнца от зари до зари. Когда у Саттихами подошло время родов, им стало еще тяжелее. Денег постоянно не хватало, а за помощью обратиться было не к кому. Мысли о будущем все чаще тревожили Бандусену. Беременность Саттихами с каждым днем становилась заметнее, а Бандусена все мрачнел и мрачнел. Чтобы не огорчать жену, он ничего не говорил ей о своих тревогах. Она тоже не досаждала ему расспросами, но однажды не выдержала и спросила:

— Что с тобой, миленький мой?

Бандусена почувствовал глухое раздражение, оттого что Саттихами нарушила молчаливый уговор не тревожить друг друга понапрасну, и готов был уже сказать что-нибудь резкое, но, взглянув на осунувшееся, тревожное лицо жены, сдержался и постарался ответить как можно спокойнее:

— Ведь не сегодня завтра тебя нужно будет отправить в больницу. А как наскрести нужную сумму денег? Ума не приложу! Вот это и не даст мне покоя.

— Не волнуйся. Я тебе раньше не говорила — я давно уж ухитрилась отложить деньги на этот случай.

— Ты у меня молодец! — На лице у Бандусены впервые за последнее время появилась улыбка. — Но что же ты мне раньше не сказала? Я совсем извелся.

Саттихами с виноватым видом приникла к нему, а он нежно обнял ее, испытывая чувство глубокой признательности.