И будет день

Чарли очень хотелось поглядеть на подготовку к параду, но ему обязательно надо принести рупию, чтобы купить хлеба и похлебки. Он со вздохом поднял мешок и ринулся к отелю «Самудрая». Там его ждал богатый улов. «Это бумага, в которую школьники заворачивают свои завтраки, — догадался Чарли. — Почему я раньше сюда не приходил?» И от радости он даже запел. Набрав еще полмешка, он во весь опор помчался к палатке, где скупали бумагу; уже темнело, и он боялся опоздать.

— Посмотрите, хозяин, сколько я сегодня собрал бумаги! — с гордостью сказал Чарли.

— Ты что же, паршивец, не мог прийти пораньше? Я уже и безмен спрятал, да и денег у меня сейчас нет. — Мешок полетел в палатку. — Приходи завтра или лучше послезавтра — получишь свою рупию. Ну а теперь проваливай!

Чарли оторопело смотрел, как хозяин палатки закрыл дверь и стал запирать ее на замок.

МОСТ

В этот день младший брат с женой должен был приехать на поезде в Галле, а оттуда добраться до нашей деревни на автобусе, который прибывает к нам в семь пятнадцать.

— Кто-нибудь отправился в Галле встретить невестку и сына? — спросил отец, едва вернулся домой. Излишний вопрос! В Галле мог поехать только я, но ни мать, ни сестра ничего не сказали мне об этом.

— Я не думал, что надо ехать в Галле, — пробормотал я. — Встречу их на остановке автобуса.

Отец мрачно взглянул на меня, но ничего не сказал — верный признак недовольства. Продолжая молчать, он поставил трость в угол и уселся в кресло, в котором обычно отдыхал после возвращения из лавки. Ему трудно теперь было пройти даже пятьсот ярдов.

Из кухни пришла мать с коптилкой. Она поднесла коптилку к часам и, ни к кому не обращаясь, сказала:

— Без десяти семь.

Отец повернулся ко мне:

— В семь десять тебе надо выйти из дома.

— А ты разве не пойдешь? — удивилась мать.

— Нет, не пойду. Хотите — идите все, а я не пойду! — резко ответил отец. Его громкий голос слышен был, вероятно, даже во дворе.

Когда отец злился, он переходил на крик. Я невольно вспомнил, как он вопил в тот день, когда от брата пришло письмо, в котором тот писал, что собирается к нам вместе с женой и детьми. Отец сразу же порвал письмо на мелкие клочки и до самой полуночи честил почем зря брата.

— Ишь гордец какой! Пусть только покажется, я его так отделаю, что на четвереньках поползет! — неистовствовал отец.

Мы все молчали. Никто не поддерживал отца, и никто ему не возражал. Только сестра, услышав угрозы, стала всхлипывать.

— Проклятье! — бушевал отец. — Ему, видите ли, захотелось навестить нас!

Я знал, что приезд брата вызовет неминуемую бурю. Я также знал, почему мать и сестра были против приезда брата. Они все еще надеялись развести его с женой и женить на сингалке. Однако отец был против этого. Я считал, что отец прав, и попытался убедить мать отказаться от этой затеи.

— Вся деревня знает, что брат женился, — сказал я. — У него уже двое детей. Теперь остается одно — принять их всех в нашу семью.

— Не суй нос, куда тебя не просят, Виджедаса! — взвизгнула мать. — Хочешь, чтобы он заявился сюда со своей тамилкой?

— Ты и сам совсем стыд потерял, якшаешься с рабочими-тамилами… — подлила масла в огонь сестра.

— За что вы так взъелись на жену брата? Только и мечтаете развести их. Чем она виновата? Думаете, я не знаю, о чем вы говорили с Паттини Рала? — перебил я ее.

— Что такое!.. — Брови отца сошлись над переносицей, и он медленно поднялся с кресла. — Пусть только этот мерзавец появится около нашего дома, я ему все ребра переломаю!

Отец снова опустился в кресло, но никак не мог успокоиться — он тяжело дышал, и воздух со свистом вырывался из его легких.

— Виджедаса! — позвал он меня через некоторое время. — Напиши письмо брату. Пусть приезжает к нам с женой и детьми. Я хочу видеть их всех. Понял?

Все в доме попритихли. Я тут же написал письмо и отнес его на почту.

Я до мельчайших подробностей помнил события трехлетней давности. В те времена отец и мать ругательски ругали меня за то, что я занялся политикой и часто выступал на собраниях тамильских рабочих с плантации Маномания. Не только домашние, но и многие в деревне сторонились меня тогда. Я получил образование в католическом колледже «Баддэгама», и отец надеялся, что я стану юристом или врачом. Однако мое увлечение политикой расстроило эти его планы, и он затаил на меня глубокую обиду. С тех пор как я подружился с тамильскими рабочими, брат, сестра и мать также относились ко мне с плохо скрываемым раздражением. Брат и сестра, закончив учебу, стали учителями.

Однажды разнесся слух, что фанатики-тамилы убили учительницу-сингалку в Вавниява. В отместку сингалы напали на тамильских рабочих с плантации и избили многих. А несколько распоясавшихся молодчиков подожгли табачный киоск Синнаййа на перекрестке Вадурамба. Одним из подстрекателей оказался мой брат.

— И зачем только ты получил образование! Позор тебе! — попытался я как-то урезонить брата.

— Катись-ка ты подальше, братец. Тоже мне, социалист нашелся! — ответил он мне. — У нас, сингалов, есть только этот маленький остров. Пусть тамилы убираются в Индию!