И будет день

Бандусене казалось, что вначале, до своего назначения на должность заместителя комиссара и получения стипендии для продолжения образования в аспирантуре в Лондоне, он в большей степени, чем кто-либо другой из служащих, пользовался симпатиями коллег. Возможно, все еще давали себя знать его прежние убеждения, которых он придерживался в первые годы учебы в университете, когда участвовал в левом движении, и известная смелость и независимость суждений, которые он поначалу проявлял. Броме того, на первых порах Бандусена был вполне доволен своим положением и не участвовал ни в каких закулисных махинациях, чтобы сделать себе карьеру. Однако после женитьбы на девушке из богатой семьи его словно бес обуял — он во что бы то ни стало решил добиться положения не менее высокого, чем то, какое занимали родственники его жены. Взлет карьеры Бандусены, а вместе с ним и его окончательное духовное падение начались с того дня, когда его познакомили с министром. Министр сразу понял, что Бандусена готов на все, лишь бы подняться по служебной лестнице, а ему именно такой человек и был нужен, С тех пор всякий раз, когда министру было необходимо провести через департамент какое-нибудь решение, не совсем безупречное с точки зрения законности или соответствия существующим положениям, он вызывал к себе Бандусену и давал ему задание. Бандусена договаривался с сослуживцами, которые быстро почувствовали, откуда дует ветер, и они вместе составляли требуемую бумагу. В награду за то, что он беспрекословно делал все, что было нужно министру, его родственникам, друзьям, а то и просто знакомым, Бандусена стал вскоре заместителем комиссара. Ему была предоставлена возможность продолжить образование в Лондоне. Первое время Бандусену еще терзали угрызения совести: ведь с его помощью покрывались грязные махинации и расхищались деньги. Но постепенно личные выгоды и приятное ощущение власти, которую он теперь приобрел, свели на нет его нравственные принципы и превратили в черствого карьериста. С тех пор как Бандусена окончательно стал частью бездушной бюрократической машины, все проблемы морали были решены для него раз и навсегда — надо действовать так, как принято в обществе, по крайней мере в том, где ты вращаешься.

Приехал комиссар и вызвал к себе Бандусену.

— Ну и дела! — пожаловался он заместителю, вытирая мокрое от пота лицо. — Мой шофер, видите ли, тоже бастует. Служебная машина не пришла, и мне пришлось добираться на своем автомобиле.

Встревоженное выражение лица комиссара свидетельствовало о том, что он обескуражен размахом забастовки и обеспокоен ее возможными последствиями. Бандусена сообщил комиссару предварительные данные о численности забастовщиков и о тех мерах, которые следовало принять. Из одной тысячи восьмисот семидесяти восьми служащих на работу вышло только тридцать человек. Для самых неотложных дел Бандусена предложил поставить помощников комиссара на финансовые операции, прием корреспонденции, отправку срочных писем обычно выполняли клерки и мелкие служащие.

— Все это хорошо, — нехотя согласился комиссар и, наморщив лоб, поверх очков посмотрел на Бандусену. — Но ведь сегодня приезжает для переговоров японская делегация, а конференц-зал даже прибрать некому. Что делать, ума не приложу.

— Ничего страшного. Я сам уберу зал. На работу вышел один стенографист. Я скажу ему, чтобы он вел протокол, — нашел выход Бандусена.

— Чуть попозже я приду и помогу вам, — пообещал комиссар.

Перед тем как выйти из кабинета, Бандусена выудил у комиссара согласие выплатить служащим, которые будут сегодня выполнять чужую работу, по двадцать пять рупий и выдать им по пакету бурияни[8].