И будет день

Сегодня Бандусена, как всегда, приехал в департамент раньше времени, поднялся на четвертый этаж и прошел в свой кабинет — маленькую клетушку, отделенную стеклянной перегородкой от помещения, где сидели его подчиненные. Хотя от дома до департамента было всего шесть-семь миль, утренняя поездка на работу утомляла и раздражала Бандусену. Машин было столько, что ему приходилось тащиться с черепашьей скоростью и выписывать замысловатые зигзаги, чтобы не сбить пешеходов, то и дело перебегавших дорогу. Собственно говоря, именно поэтому он и любил по утрам приезжать раньше остальных служащих — тишина и безлюдье, царившие и департаменте до наступления обычной дневной суеты, помогали улечься раздражению после поездки и автомобиле.

Бандусена открыл ящик стола, сунул туда кожаную панку, а на полку рядом со столом поставил привезенную из дома бутылку с водой и термос с чаем. Все это он проделал привычными движениями, и то время как мысли его были заняты совсем другим. Вдруг взгляд Бандусены скользнул по пыльной поверхности стола, который обычно блестел как зеркало. Бандусена провел пальцем по столу, оставив на нем длинную линию, а потом брезгливо стряхнул прилипшую к пальцу пыль. Этот огромный стол был нужен Бандусене не столько для работы, сколько для того, чтобы придать себе вес. Обычно Бандусена сквозь стеклянные переплеты клетушки еще издали замечал направляющегося к нему посетителя. И если в этот момент у него не было никакого дела и он просто читал газету или проглядывал журнал, Бандусена тут же откладывал их в сторону, пододвигал к себе папку с бумагами и делал вид, что внимательно изучает их. Несколько мгновений он словно не замечал вошедшего к нему посетителя — Бандусена считал, что это внушает тому должную робость и почтение, — а затем, не отрываясь от лежавших перед ним бумаг, небрежно указывал рукой на стоящий рядом стул. Еще через несколько минут он наконец захлопывал папку и, бросив суровый взгляд на посетителя, небрежно цедил: «Йес». Огромный полированный стол, снисходительно-пренебрежительный тон — все это Бандусена считал необходимым для того, чтобы поддержать престиж столь важной персоны, как заместитель комиссара. Неудивительно, что вид запыленного стола вызвал у него приступ глухого раздражения, и он с такой силой нажал на кнопку электрического звонка, словно хотел вдавить ее в крышку стола. Обычно, прежде чем Бандусена успевал оторвать палец от кнопки, на пороге ею кабинета вырастала фигура посыльного. Но сегодня будто бы никто и не слышал звонка Бандусены. Мало того, не работал ни один вентилятор, и в помещении было душно. Бандусена грозно сдвинул брови, но тут вспомнил, что сегодня бо́льшая часть служащих участвует в забастовке солидарности. Он совершенно забыл об этом, полагая, что, как и в прошлый раз, служащие пошумят-пошумят, да так ни с чем и вернутся на работу. К тому же Бандусена был уверен, что те из них, которые относились к нему дружески, и те, что были приняты по рекомендации министра, непременно выйдут на работу. Бандусена взглянул на часы — рабочий день еще не начался, и пока трудно было сказать, сколько столов сегодня будет пустовать.

Чтобы глотнуть свежего воздуха, Бандусена подошел к окну, выходящему на океан, и распахнул его. Окно давно уже никто не открывал, и Бандусене пришлось изрядно повозиться с задвижкой, прежде чем она поддалась. Свежий ветер устремился в комнату, и приятная прохлада мягко обволокла Бандусену. «И почему никогда не открывают это окно? — подумал он. — Насколько свежий ветер с океана приятнее, чем все эти фены и вентиляторы!» Бандусена придавил пресс-папье бумаги на столе, которые чуть не сдул ветер, потом снова подошел к распахнутому окну и стал смотреть вниз, где волны разбивались о каменистый берег бесчисленными фонтанами брызг. Бандусена не знал, как долго он любовался прибоем, когда крики «Да здравствует! Да здравствует!» заставили его вздрогнуть. Он подошел к другому окну, раскрыл его и выглянул наружу. Бандусена никак не думал, что на забастовку выйдет так много служащих. Они толпились перед зданием департамента, держа в руках транспаранты.

Один служащий стоял перед толпой и выкрикивал лозунги, а остальные громко подхватывали их. До окна на четвертом этаже, из которого смотрел Бандусена, четко доносились только подхваченные толпой обрывки: «Да здравствует! Долой! Классовая борьба! Единство служащих! Власть капиталистов! Наша борьба!»