И будут люди

И кончилось бы все это тихо-мирно, и приходил бы дед Хлипавка к бабке Наталке (потому что, признаться, привык… как к родной сестре, привык за неполные три недели), если бы не сельские зубоскалы, эти выродки, которые так и следят, чтобы поглумиться над человеком, насмеяться над ним. Распустили слух, что дед Хлипавка сделал бабку Наталку покрыткой. Что она будто бы уже и топилась и вешалась, но люди спасли.

Никто не верил, но хохотали все.

Даже Ганжа и тот не удержался от искушения:

— Когда же вы, дедушка, позовете на красную свадьбу?

— На какую свадьбу? — опешил старик.

— Да с бабкой Наталкой… Или, может, уже сразу и крестины?

У деда даже борода затряслась от обиды. Выбежал из сельсовета, зашагал домой, ковыряя палкой дорогу. «Пропади ты пропадом со своим сельсоветом! Не буду сполнять службы! Не буду! Пусть тебя вши заедят!..»

Вошел в свой двор, ударил палкой ни в чем не повинного пса, крикнул на внука, подвернувшегося под руку; до вечера просидел на печи, отказался и от обеда.

А на следующий день — новая неприятность: проклятые парни ночью измазали дегтем ворота бабки Наталки. Да так густо, что капало с них. И плачет, ругается бабка возле этих проклятых ворот:

— Да чтоб вам руки повыкручивало! Чтоб все вы в дегте утонули!.. Ироды, слуги черта, погибели на вас нет, окаянных! А все ты! — встретила она деда Хлипавку, который подошел к воротам и остолбенел с отвисшей челюстью. — Все из-за тебя, где ты взялся на мою бедную и несчастную голову! Да что же ты стоишь, как пень неотесанный, вытирай деготь! Бородой вытирай, коли руками не способен!..

И дед, вздохнув, принялся за дело. Состругивал почти весь день: сначала тесал топором, потом орудовал рубанком. До третьего пота старался, лишь бы только угодить бабке Наталке. И она, видя его старательность, сменила гнев на милость, пригласила его обедать:

— Иди поешь, а то совсем отощаешь.

— Спасибо, я не голодный! — заартачился старик.

— Иди, иди, а то борщ остынет!

Дед не заставил себя просить в третий раз — вытер руки, расчесал пятерней бороду, важно пошел в хату.

Там на столе уже дымился в мисках борщ, в глиняной миске белел нарезанный кружочками, политый маслом лук, лежали кусочки сала. Бабка Наталка покрыла стол праздничной скатертью, поставила бутылку той, без которой праздник не праздник, которая разгоняет кровь в жилах и стариков сразу делает молодыми.

Дед даже крякнул, когда увидел бутылку, а глаза его засияли. Потер ладонью о ладонь и быстренько уселся за стол. Выпили по одной, не забыли и по второй. Ели не ели, а хмель ударил в голову. И уже смеется бабка Наталка без причины, склоняется к Хлипавке, а он, растроганный, согретый водкой, заводит разговор о совместной жизни:

— Ведь теперь все паруются, все соединяются в пару. А почему мы хуже других? Можно сказать, совсем наоборот.

— Что ты мелешь, Варивон! — хохочет бабка Наталка; развезло ее, по-видимому, от водки так, что ей и сидеть тяжело, она все ближе и ближе клонится к деду.

— А почему бы нам и не жить в паре? — гнет свою линию дед. — У тебя хата вон какая — двоим места хватит…

— И десятерым, Варивон, тут не тесно будет, — соглашается бабка Наталка. — Когда помер мой Свирид, царство ему небесное, спаси, господи, его праведную душеньку… Как помер мой Свиридка…

Тут уже старуха прослезилась. Потом зарыдала так, словно на столе не еда, а лежал сам покойник Свирид.

— Ой, одна я, одна, как былинка в поле!..

— Не плачь, не плачь, Наталья, — обнимал ее дед Хлипавка. — Я тебя никому в обиду не дам!

Поплакала, посмеялась бабка Наталка да и поддалась уговорам старика. Ведь она, признаться, привыкла к нему. Потому что без деда и хата казалась ей теперь пустой — хоть криком кричи!

На следующий день дед Хлипавка, улучив удобный момент, открыл дверь в комнату председателя, просунув расчесанную бороду:

— Принимаешь, Василь?

— А, дедушка, заходите!

Дед Хлипавка зашел, старательно закрыл за собой дверь. Окинул Ганжу победным взглядом и начал:

— А что я тебе, Василь, скажу… Так что приглашаю тебя на красный ужин!

— Куда-куда?

— На красный ужин. По случаю вступления в брак с гражданкой Наталкой Потапенко… то есть бабкой Наталкой…

Вот и пришла дедова очередь потешиться над председателем: сидел Ганжа с таким видом, будто его оглушили по голове чем-то тяжелым.

Бабка Наталка не так официально сообщила об этом важном событии «невчительницам»:

— Все одна и одна, и в хату заходить не хочется. А так хоть и трухлявый, а все же сучок… Так приходите к нам на ужин, угостим чем бог послал.

Бог таки не поскупился, расщедрился — было что выпить и чем закусить. Дед Хлипавка напился до зеленого змия и, когда гости разошлись, вспомнил святую заповедь: «Жена да убоится своего мужа», бросился к бабке с кулаками. Но не успел сбить с нее очипок, как его борода оказалась в бабкиных руках. И уже не грозным мужем, старым веником потащился за бабкой дед. Неудачная попытка привела к тому, что первую брачную ночь молодые провели отдельно: бабка Наталка спала в постели, дед Хлипавка — под скамьей, возле помойного ведра.