И будут люди

Бабка Наталка уже не кричала, подняла обеими руками коромысло и двинулась на супостата. И быть бы еще одному покойнику, и шел бы товарищ Ганжа за красным гробом, и утирал бы неутешные слезы сам товарищ Гинзбург, и побил бы Володя даниловских комсомольцев еще и красными похоронами, если бы дед в эту смертельную для него минуту не проявил молодецкую прыткость: увернулся — и деру!

Но черт и тут не дремал: забежал спереди да и вырыл поспешно ямку. И Хлипавка, попав в нее ногой, ахнул да и грохнулся на дорогу, прикрывая голову руками.

Лежачих, как говорят, не бьют, и бабка Наталка, налетевшая разъяренным вихрем, только толкнула деда коромыслом в ребра.

— Поднимайсь, сякой-такой, я заставлю тебя все молоко досуха вылизать!

— Ох, Наталя! — перевернулся на спину дед Хлипавка. — Ох, нога! Повредил!..

И тут любопытные, высунувшие головы из дворов и наблюдавшие за этим побоищем, даже рты разинули от удивления: вместо того чтобы добить калеку, бабка Наталка бросила коромысло, схватила старика под мышки и потащила его, проклиная, к хате. Потом видели люди, как бабка вышла на улицу, подняла челюсть и люльку, швырнула в пустое, с вогнутым боком ведро, подняла коромысло и, все еще ругая старого «анцибола», который где только взялся на ее несчастную головушку, посеменила снова в хату.

— Ну, теперь она ему и косточки перегрызет! — смеялись любопытные. — Смотрите, вон уже и печь затопила. Вот только как она его варить будет — живым или порежет на куски?

А дочери деда, забежав к ней в хату, сказали:

— Иди, Василина, вызволяй своего отца. Да поторопись, молодица, а то и костей не увидишь! Взяла его бабка Наталка в плен, уж и печь затопила…

Василина платок на голову да бегом к бабке. Вбежала в хату, забыла и поздороваться, спросила, едва переводя дыхание:

— Где тато?

— Вон лежит, — отозвалась от печки бабка Наталка. — Погибели на твоего тата нет!

От печи, как от ада, так и несло жаром. Там стоял огромный чугун, по его черным, облизываемым пламенем бокам с сычанием стекала вода, и бабка Наталка сердито кричала на него:

— Да кипи ты скорее, чтоб тебе пусто было!

Василина повела глазами вправо и увидела отца.

Дед Хлипавка великомучеником лежал на постели, раздетый-разутый, в одном нижнем белье. Борода поднята к потолку, руки сложены на груди — осталось только закрыть глаза и отдать богу душу.

— Тато, что с вами?

— О-ох, доченька, пришел мой последний час! — горько застонал старик. — Зови Ганжу и попа… Замучила меня эта нечистая сила, до смерти замучила!

— Это я замучила? Да если бы не я, то ты там, посреди дороги, и ноги вытянул бы… Посмотрите, люди добрые, какая на свете правда: притащила, положила, кость назад вправила, а он еще и «замучила»! Да если бы я тебя не помучила, ты так бы и остался калекой!

Только теперь увидела Василина ногу отца, завернутую в мокрое полотенце.

— О боже, где это вы?!

— Это его бог покарал! — злорадно отозвалась Наталка. — Чтобы знал, как молоко разливать!

— Возьми меня, дочь, отсюда, если хочешь, чтобы я еще хоть немного на свете пожил! — жалобно умолял старик.

— Как же я вас, тато, возьму, вы же идти не сможете!

— Да бери, бери его, если хочешь, чтобы он и вторую ногу по дороге свернул! — даже вскипела бабка Наталка. — Вот такие теперь детки: ни жалости, ни сердечности, только о себе и думают! И не сунься, и не пробуй — никуда я его не пущу! Поправится — тогда забирай хоть в могилу… А так будут говорить, что баба Наталка калеку со двора выгнала. Будут мне твоим отцом глаза колоть!

Так и остался дед Хлипавка у бабки Наталки.

Лежал почти три недели. Дочь сначала прибегала два-три раза в день, а потом стала наведываться реже. Тем более что бабка Наталка сказала:

— Чего ты шляешься туда-сюда? Что я, сама не справлюсь с ним? Не бойся, черт его не возьмет! Ишь, развалился, как тот боров!

Дед уже не огрызался, не просился домой. Ему даже стало нравиться у бабки Наталки. Ведь дома что? Сиди на печи, никому не нужный, да и слушай, о чем дочь с зятем говорят. А попробуй вмешаться, что-то посоветовать — дочь еще промолчит, а зять с досадой скажет:

— Вы бы уж, тато, хотя бы нашими делами голову не сушили себе! У вас и своих забот полон рот…

Вот такие нынче дети: и слову отца не рады!

Тут же совсем иное дело. Бабка Наталка, изголодавшаяся по живому человеку в хате, весь день не отходит от деда Хлипавки. И уберет, и принесет, и пожалеет. Правда, и поругает, на брань она никогда не скупилась. Но старик вообще на брань не очень обращал внимание. А бабкина брань была для него словно музыка: не заиграет хоть один день — уже и грустно становится. Он только языком причмокивает, слушая бабку Наталку, и восхищенно спрашивает:

— Где ты, Наталья, так обучилась? Талант у тебя — хоть записывай в тиятер!

Вот и лежит дед царь царем — накормленный, умытый, в уюте и тепле. Всю жизнь бы вот так пролежал, да служба по нем плачет.

— Надо же, Наталья, службу сполнять, иначе Василь без меня там совсем заплошает.

В конце третьей недели попросил у дочери палку и поковылял в сельсовет.