И будут люди

Володя своей красной свадьбой словно развязал тугой узел и вытряхнул из веселого мешка полное село сватов. Ходили они от хаты к хате, охотились за пугливыми куницами, возвращались потом с рушниками через плечо, гордо шли по улицам: вот поглядите, какие мы охотники! А случалось и так, что украдкой пробирались через огороды, да и то наклоняясь и оглядываясь, чтобы никто не увидел: поднесла же окаянная девка вместо рушника гарбуз[4], да еще такой огромнейший, где он только и вырос, — хоть кати перед собой! Но таких неудачников было не много, потому что теперь наступили совсем иные времена.

Раньше как было? Отец и мать объявляли своему молодому «болярину»:

— Надумали мы, сынок, женить тебя. Хватит тебе уже на посиделки ходить, подошвы протирать, да и матери помощь в доме нужна. Вот и посылай, сынок, сватов к Фекле Охрименко. Девка она работящая, здоровая, еще и хорошее приданое за ней дадут.

Прикажут вот так — и не вздумай противиться! А у Феклы, может, другой давно есть, родной ее сердцу. Вот и тащит домой бедняга «болярин» огромный гарбуз.

— Получайте, мама и тато, вам Фекла гостинец передала. Берите, режьте, пеките, варите, ешьте и меня вместе с этим гарбузом… Сыт я стыдом по самые уши.

Теперь не то время. Другими стали нынче парни и девушки, сыновья и дочери. Не ждут благословения матери и отца, сами отправляются на охоту. И так наохотятся по темным углам, под вербами и сараями, что куница и не подумает убегать от солидных охотников: сама тянется к ним, поскорее хватает рушник и перевязывает, чтобы не раздумали и не убежали.

Были и красные свадьбы, как у Володи и Маруси, а в большинстве женились по старому, дедовскому обычаю. Присылали сватов. Ходили на смотрины. Венчались в церкви, где жениху и невесте надевали на головы позолоченные венцы, как царю и царице, где подружки одна перед другой порывались нести над головой невесты венец, потому что если кому не удастся хоть раз в жизни пронести его, тот на том свете, после смерти, будет чертям хвосты носить! Возвращались домой в разукрашенных цветами повозках, влетали в настежь открытые ворота, в широкие дворы, как веселая, неудержимая орда. Крики, музыка, хохот, песни, и уже сват со свахой, неизвестно от чего и пьяные, танцуют впереди молодых от телеги до хаты: открывай, хозяин, а то высадим, выломим дверь вместе с коробкой!

И-э-эх! Пить так пить, гулять так гулять!

Бейте в бубен, музыканты, чтобы и мертвый встал из гроба! Бейте каблуками пол, чтобы стены дрожали!

Вот так!.. Вот так!.. Вот так-таки так!..

Танцевало, гуляло село, словно перед гибелью.

Даже дед Хлипавка и тот не удержался на холостом положении. Только деда взялся сватать не добрый знакомый, не кум или сосед, а тот, что с рожками. Мало ему было молодых пар, вцепился еще и в дедову бороду.

Однажды бабка Наталка решила отнести свежее молоко в сепараторную. Наполнила два полных ведра, закрыла их белыми платочками и подняла на коромысле. Только она вышла за ворота, а нечистый как подует ей навстречу и сдул платочки с ведер! Бабка Наталка сразу догадалась, чьих рук это дело. Опустила ведра на дорожку, прокляла как следует нечистого, еще и крестом отогнала:

— Пропади ты пропадом, сгинь!

Но черт не очень испугался, — видимо, не впервые имел дело с бабкой Наталкой. Отбежал в соседний переулок да и давай толкать в спину деда Хлипавку, который шел в это время в сельсовет «сполнять службу».

— Доброе утро, Наталка! А что это ты делаешь?

— А ты что, ослеп? — Бабка Наталка стряхивала пыль с платка так, что эхо разносилось вокруг.

Дед не обращал внимания на такое начало разговора. Не спеша достал люльку, закурил и снова подошел к бабке Наталке:

— Молоко несешь?

— Да уж не помои!

— А почему оно у тебя такое будто синее? — Наклоняется над ведром дед. — Сливки сливаем, а водой доливаем?

— Чтобы ты кровь свою так сливал, как я сливки! — сразу окрысилась бабка Наталка. — Отойди, сатана, а то как огрею по твоей дурной макитре коромыслом — и черепков не соберешь!

— Чего ты, Наталка… — начал было дед Хлипавка, но черту, по-видимому, надоело слушать эту перепалку. Черт поднял где-то перышко, воткнул его деду в нос да и покрутил им что есть силы!

Дед даже ноги расставил, весь задергался, стараясь не поддаться черту. Но наконец не выдержал — зажмурился, чихнул. Чихнул, словно залаял, даже зубы оскалил, чихнул, и тяжеловатая люлька, подарок покойного друга, не удержавшись в «скусственных» челюстях, булькнула прямо в ведро.

— А-а, нечистая ты сила! — закричала бабка Наталка, опуская на голову деда вербовое коромысло.

— Челюсть! — закричал не своим голосом дед. — Скусственная челюсть!

Увы, ищи теперь челюсть, ежели и она булькнула следом за люлькой!

Тогда дед Хлипавка, рассердившись не на шутку, изо всей силы ударил по ведру сапогом, прямо бабке Наталке под ноги.