И будут люди

Ляндер выдвигает ящик, вынимает папку, подает Светличному аккуратную вырезку из газеты.

— Тут обо мне, что ли?

— Читай, читай, потом будешь спрашивать!

Федор с интересом берет вырезку, читает красноречивое заглавие: «Отрекаюсь от родителей».

«Я, Павел Никитович Маляр, сын кулака Маляра, навсегда отрекаюсь от своих родителей. В то время, когда все трудящиеся люди творят гигантское строительство социализма, беспощадно борются со своим классовым врагом, я хочу быть равноправным гражданином республики, работать самоотверженно на пользу социализма, но наследство родителей бросает на меня тень врага Соввласти. Я прошу общественность снять с меня пятно сына кулака и не считать меня членом двора своих родителей».

Светличный брезгливо отложил бумагу в сторону, еще и руку вытер.

А Ляндер снова полез в ящик, достал чистый листок бумаги, положил перед Федором, пододвинул ручку и чернила.

— Пиши.

— Что писать?

— Пиши, я продиктую.

Только теперь догадался Светличный, что предлагает ему Ляндер. Сжал ручку так, что она треснула, спросил, глядя на того сузившимися от гнева глазами:

— А жену куда? Олесю тоже сюда вписывать?

— О, снова рассердился! — развел руками Ляндер. — Ну что мне с тобой делать?

— Ты не крути, о жене скажи!

— Что жена? Что жена? — начал уже сердиться Соломон. — Что она, не сможет пожить немного без тебя? Оформи для отвода глаз развод с ней, куда-то отправь… А забудут — кто тебе запретит вернуть ее назад?

— Слушай, Соломон, ты был хоть раз битый? — поднялся Светличный.

— Ты что? Ты что, с ума сошел? — не на шутку испугался Ляндер.

— И как я тебя, гада, раньше не раскусил? Думал, что ты человек, а ты гнида вонючая!

Лицо Ляндера даже посерело от обиды. Протянул руку в сторону дверей, крикнул:

— Вон! Вон отсюда!

— Я тебя вонкну! Я тебя, гада, так вонкну — костей не соберешь! А ну-ка, опусти руку!..

Повернулся, зацепился за кресло. Ударил изо всех сил ногой кресло — так и полетело к стене! — и пошел к выходу. Дернул дверь и уже из-за порога, повернув к Соломону рассвирепевшее, красное лицо, обложил его такой отборной бранью, что даже стекла застонали.

Ляндер еще долго ловил ртом воздух после того, как ушел Федько. Дрожащими руками налил в стакан воды, с жадностью выпил.

…— Комиссия предлагает Светличного Федора Алексеевича за тесную связь с классовым врагом, за пьянство и моральное разложение и классово чуждое происхождение из партии исключить! — оглашает председатель комиссии по чистке. — Кто за — прошу поднять руки!

Федор стоит возле стола в переполненном клубе милиции, стоит бледный как смерть, правой рукой опирается на стол, а пальцами левой все старается расстегнуть воротник гимнастерки. Смотрит в зал — не видит никого, перед ним покачивается лишь море расплывчатых лиц, как будто сквозь вату доносится безжалостный гул голосов…

Потом поднимаются руки. Тянутся вверх, раскачиваются змеиными головами, жалят Федора в самое сердце.

— Считайте.

— Зачем считать! И так видно, что большинство!

— Кто против?

Над головами поднимается несколько рук. Мало, совсем мало, чтобы спасти Светличного!

— Гражданин Светличный, клади партбилет!

— Оружие, оружие отберите! — доносится чей-то голос с задних рядов.

Светличный, который полез было в карман за партбилетом, вытащил руку, хищно блеснул глазами.

— Оружие? А вы мне его давали?! — Да маузер р-раз из деревянной кобуры! — А ну, подходи, кому жизнь надоела!

Спрыгнув со сцены, пошел по узкому проходу, а следом отчаянный голос председателя:

— Задержите его! Не выпускайте!..

Федько обернулся, рявкнул на тех, что бросились преграждать ему путь:

— А ну-ка, прочь с дороги!

И летит уже Федько на станцию. Сжимает в руке горячую рукоятку маузера — люди так и шарахаются от него в стороны.

Вскочил в вокзал, подбежал к кассе:

— Билет на Полтаву!

Только теперь заметил, что все еще держит в руке маузер. Бросил его в кобуру, вытащил деньги, не считая бросил комком в маленькое окошко.

— Товарищ Светличный, а сдача? — крикнул ему вслед кассир. — Сдачу возьмите!

Не услышал. Выбежал на перрон, спросил у дежурного, который почтительно вытянулся перед начмилом:

— Поезд на Полтаву скоро будет?

— Через четыре часа!

Федько чертыхнулся, пошел по перрону, грызя усы. Потом швырнул билет, побежал обратно в милицию. Проскочил мимо дежурного во двор, к конюшне. Вывел своего жеребца с такой поспешностью, словно трубач трубил тревогу. Жеребец пританцовывал, ему тоже передалось нетерпение хозяина, и, когда Федор вскочил в седло, он рванул с места галопом — только мелькнули открытые настежь ворота и испуганное лицо дежурного.