I can hear the sirens (СИ)

— Ему семнадцать. Я не знаю, что он там себе напридумывал. И я не сплю с малолетками, в отличие от тебя, — откликается Юнис, ни на полтона не повысив голоса. Стальная, невозмутимая, как маяк среди бушующей стихии. Можно биться об неё вечно, пока не расшибёшь себе лоб, не разобьешь костяшки в кровавое месиво. Чисто технически Эрик не считает себя виновным. Он предоставил ей выбор, она его сделала. Пусть знает, что свято место в его постели пусто не бывает, а то, что место в его сердце строго одно, ей знать не обязательно.

— Значит, я виноват?! — он грохает кулаком по столу, орёт, надрывая связки, — На полный медосмотр тебя отправлю. И если узнаю, что хоть один член был в тебе после меня, клянусь, убью!

— Я не заметила слежку, устала, наверное. Признаю, я налажала.

Звон его крика ещё бьется эхом о стены, когда в него вклинивается её оправдательный рапорт, сбивает с толку, переводит с личного на рабочее — единственный способ спасти свою голову от неумолимой кары за непрофессионализм и мнимую измену. Эрик привык мерить всех по себе, и она будет виновна даже в том, что дала повод в себе усомниться. Ей привычно такое положение вещей так, что хочется удавиться.

— У афракционеров есть лидер. У них в подземельях организованная община…

— Охуительная новость! И это конец твоей карьеры, прелесть моя, — он тычет в неё пальцем, мечется зверем по душной, бетонной коробке. Ему тесно в ней. Сердцу за рёбрами тесно.

— Ты хочешь лишить меня работы?

— Да ты хоть представляешь себе, если бы до него дошло, кто ты такая? Если бы он повернул назад? Если б донёс о тебе? — она бы не вернулась со следующего рейда, озвучивать не нужно, это ясно обоим. Эрик толкает ногой железный стул, он со звоном влетает в стену, — В секретарши нахуй переведу! Будешь кофе у меня командирам носить. Голая! Если мозг твой ни на что больше не способен!

— Макс переведёт меня в штаб. Пока мы не удостоверимся, что меня не раскрыли. Временно…

— Навсегда, бля! Я сказал.— Юнис бросает на него быстрый взгляд исподлобья, натыкается на острый, курносый профиль. У него помятое, небритое лицо со следами недосыпа и пьянства, в глазах решимость, которую ей не перебороть ни прямым неподчинением, ни уговорами. Её положение как никогда шатко, спорить бесполезно, да и вредно для собственных нервных клеток, и уповать на их зыбкую, надорванную по шву связь не приходится. Лидер сказал, Лидер сделал. — Так что сиди на жопе ровно и не рыпайся. Марки почтовые будешь у меня клеить, пока язык не отсохнет.

— Только не говори, что не злорадствуешь.

— Видеть твою лживую рожу каждый день? Вот счастье, пиздец!

Запал постепенно сходит на нет. Эрик медленно, лениво поднимает и ставит на место стул, садится лицом к спинке, хлопает себя по карманам в поисках закурить. Мятая пачка небрежно шлёпается на стол, сизый дымок ползёт под потолок к отверстию вытяжной системы. Лидер смотрит поверх неё, сквозь неё, куда угодно, только не в её болотистые глаза, не на съежившуюся за столом фигурку, не на усталое, осунувшееся лицо. Плюнуть бы, послать всё нахрен, выгнать долбанную черную шлюху из койки и уйти в одиночный запой, пережить подлый удар по самолюбию без посторонних глаз. Чёртова сука связалась с изгоем. И плевать для каких целей. Лучше бы это так и оставалось плодом его нездорового воображения.

— Я не лгала тебе.

— Докажи, — дым клубится из ноздрей, тлеющий пепел сыплется прямо на столешницу. Взгляды на мгновение соприкасаются, режут остатки друг друга в клочья. — Ты знаешь, что его ждет. Иди и сделай это сама.

Она молча поднимается и выходит. Эрик не слышит, что лопочет ей изгой. Не хочет. Видит, как она отказывается от оружия Макса, и просит именно его, личное. Показушная выходка, Эрик лишь давит скупую ухмылку. Она наводит дуло прямо в лоб, в скорбную складочку меж бровей, смотрит прямо в эти неверящие, влюблённые глаза, хладнокровно нажимает на спуск. Веер алых брызг окрашивает графитово-серую стену допросной в причудливый абстрактный узор, и парнишка кучей валиться на бок. Юнис ставит оружие на предохранитель, возвращается, протягивает его Лидеру вперёд рукоятью.

— Надеюсь, ты доволен.

Эрик скупо кивает ей, тушит сигарету о край стола.

Доволен. Более чем.

========== 5.2 ==========

— «Он мой», цитирую, «сука драная», — припечатывает Макс, разливает по стаканам виски и меж делом разворачивает планшет лицом к Эрику.

Блеклая запись камеры вперемешку с белым шумом обличает ночную бабскую драку. Не нужно быть Эрудитом до мозга костей, чтобы узнать две напряжённые в струны фигуры, балансирующие над пропастью. Белое и чёрное, инь и янь, бывшая и нынешняя-мимолётная, возомнившая себе невесть что.

«Он мой, сука драная» — вывалилось изо рта тупой шлюхи-неофитки. Если бы так сказала Юнис, ему бы это даже польстило. Юнис же упёрто молчала, изредка выдыхая короткие удары.