И черт с нами

— Как я уже сказал, работу я закончил без десяти час. Но хозяин почему-то не хотел отпускать меня сразу. Сначала он долго расспрашивал про приготовленные блюда… При этом мне казалось, ему было совершенно неинтересно слушать то, что я говорю. Он все время смотрел по сторонам и то и дело поглядывал на часы… Потом он предложил мне выпить. Я отказался, потому что вообще не пью. Хозяин стал настаивать, уговаривая меня выпить хотя бы сока. Я вынужден был согласиться. Он налил сок из черного винограда в бокал для вина и кинул в него несколько кубиков льда. Себе он плеснул вина из открытой бутылки. Мы стояли в гостиной прямо напротив прихожей, дверь в которую была открыта, держали в руках бокалы и вроде как пытались разговаривать. Разговор явно не клеился, главным образом потому, что он был неинтересен нам обоим. Когда же раздался звонок в дверь — было минут пять или семь второго, — хозяин быстро сунул мне в карман конверт с деньгами и пошел открывать. Деньги я пересчитал только дома — сумма точно соответствовала оговоренной. Когда вошли гости, трое ангелов, хозяин подошел ко мне, по-приятельски приобнял за плечо и представил: «Мой хороший друг Аавал Семифракийский». А я стоял с бокалом виноградного сока в руке и глупо улыбался, потому что не понимал, с чего вдруг хозяин представляет гостям приглашенного повара? И ладно, если бы он представил меня именно как повара! Это еще можно было бы понять! Но мне показалось, он хотел, чтобы гости подумали, что мы с ним находимся в очень близких, дружеских отношениях… Или, — Аавал растерянно пожал плечами, — мне это только показалось?… Не знаю. Честное слово, не знаю… Потом хозяин повел себя еще более странно. Он сказал гостям, что, к огромному сожалению, я не смогу составить им компанию, поскольку у меня назначена очень важная встреча. Он чокнулся со мной и сделал глоток из своего бокала. Я отпил сока из своего. Чувствуя себя невообразимо глупо, я, поставив бокал на столик, распрощался со всеми и поспешил уйти. Хозяин проводил меня до двери и по-дружески пожал на прощание руку. Вот, собственно, и все. — Согнутым указательным пальцем Аавал зацепил край блюдечка, на котором стояла пустая кофейная чашка, и подвигал его и стороны в сторону. — Скорее всего эта история не имеет никакого отношения к тому, чем вы занимаетесь. Но я счел нужным рассказать ее, потому что это была моя единственная встреча с человеком, которого вы называете Шмидтом.

— Вы правильно поступили. — Я ободряюще улыбнулся Аавалу. — Ваша история представляет для нас определенный интерес.

— Да? — Ангел поднял на меня удивленный взгляд.

— Никогда не поверю, что Шмидт за свой счет снял для переговоров номер в «Балчуге» и оплатил услуги профессионального повара, — усмехнулся Шульгин. — Можете мне поверить, жмот он был редкостный.

— Но я уверен, это был он! — воскликнул Аавал так, будто его пытались уличить во лжи.

— Ну, не знаю, — развел руками Шульгин. — Возможно, Шмидт просто выполнял порученную ему работу. — Ти-кодер посмотрел в мою сторону, как будто я был единственным, кто мог его понять. — Ну, то есть кто-то организовал весь этот прием, а Шмидт выступил на нем в роли распорядителя.

Я не имел намерения обсуждать этот вопрос с Шульгиным, а потому ответил коротко и неопределенно:

— Возможно.

— А я что говорил! — Шульгин хлопнул ладонью по столу с таким видом, будто я целиком и полностью поддержал его.

— Теперь расскажи мне о нем. — Я кинул на стол перед ти-кодером фотографию, привлекшую мое внимание во время первого просмотра.

— Этот? — Шульгин пододвинул фотографию поближе и наклонился, делая вид, что внимательно рассматривает ее.

Видно, снова задумался, что бы попросить взамен.

— Не дуркуй, — недовольно поморщился я. — Этот снимок извлечен из твоей памяти. И если ты скажешь, что не знаешь, кто это такой, я… Впрочем, пусть для тебя станет сюрпризом то, что я собираюсь сделать.

Неизвестность пугает лучше любой самой страшной угрозы.

— Это приятель Читера, работает в институте на Погодинской, — Шульгин не говорил, а отщелкивал слова, как электронная информационная система, выдающая расписание пригородных поездов. — Название института точно не помню, что-то связанное с биологией, медициной и химией. Мы у него консультировались, когда заказанную Зифулом программу доводили.

— Как зовут приятеля?

— Ну, он там, у себя в институте, человек видный. — Шульгин сосредоточенно сдвинул брови и согнутым пальцем почесал висок. — Профессор, наверное. А фамилия… Смешная такая… — Флопарь постучал пальцами по столу. — Птичья…

— Алябьев, — напомнил я Флопарю. — Александр Алексеевич Алябьев.

— Точно! — Бах! — Шульгин хлопнул ладонью по столу. — Он самый! — Бах! — хлопнул он еще раз.

Дурацкая манера.

— Алябьев? — Степан озадаченно покрутил головой. — Птичья фамилия?

— В начале девятнадцатого века композитор Алябьев, естественно, другой, но тоже Александр Алексеевич, написал на слова поэта Дельвига знаменитый романс «Соловей», — объяснил происхождение «птичьей» фамилии Гамигин.