И дети их после них

Но она чувствовала, что он уже не совсем здесь. Одним движением она собрала волосы, завязала в узел, открыв шею и лицо. Она выгибала спину над ним. Сколько тут всяких мелких деталей – в девчонке. Тем временем эрекция у него исчезла начисто. Она нагнулась, чтобы поцеловать его, а он положил ладони ей на поясницу. Вдоль позвоночника он нащупал влажную дорожку – пот. Он вдыхал ее запах, гладил ей грудь, без конца удивляясь неожиданной пухлости, новой складочке. Под кожей у нее мягко перекатывалась плоть, кипела будто в котле, мощно, бурно. По ребрам скатывались капли пота. У него и у самого задница приклеилась к сиденью. Он поднялся до ее мокрых, глубоких подмышек. Стеф была переполнена, вот-вот хлынет через край. Ему хотелось укусить ее, с треском прорвать кожу и пить ее сок. Почувствовать на губах ее соленый пот. Он взял в руки ее ягодицы, развел их в стороны. Стеф не удержалась от вздоха. И начала быстро-быстро раскачиваться на нем – туда-сюда, туда-сюда. Он стал совсем мокрый. Он уже не понимал, стоит ли у него, а если стоит, то как твердо. Он приподнялся, чтобы следовать ее движениям. Они трахались. Теперь уже точно. В это трудно было поверить. Стеф начала ритмично постанывать, а он, упершись вытянутыми руками, работал изо всех сил. Там у нее было горячо как в бане. Она сказала: давай! Потом еще что-то говорила, и слова ее были как пощечины. Но он не был еще готов и лишь ускорил темп. По крыше тачки что-то глухо стукнуло. Они замерли.

Вокруг машины бродили неясные фигуры. Чье-то лицо прильнуло к стеклу со стороны пассажирского сиденья. Тип принюхался через приоткрытое окно. И заорал:

– Жопой воняет!

Стеф согнулась, чтобы подобрать с пола лифчик. На крышу, на капот сыпались удары. Фигуры то исчезали, то появлялись вновь. Невозможно было сказать, сколько их. В машине стоял грохот. Антони проверил двери. Закрыты. Маленький «Опель» ходил ходуном.

– Подними стекло, – сказал он, застегиваясь.

Но Стеф оказалась на виду у всех голая. Она свернулась комочком и спряталась от взглядов на полу.

– Иииииии! – заорал чей-то голос.

Пальцы лезли в приоткрытое окно. Нападавшие, которых было не то трое, не то десятеро, выли, хрюкали, визжали. Машина, казалось, вот-вот оторвется от земли. Непонятно было, в какую сторону смотреть.

– Кончайте! – крикнул Антони.

Но те все совали пальцы в щель приоткрытого окна, дергали с обеих сторон ручки. Чье-то лицо прижалось к стеклу со стороны Антони. Точно как огромная бледная рыбина в аквариуме. Черты были смазаны, виднелись только оттопыренные уши по сторонам черепа, придававшие этой кошмарной голове нечто фантастическое. Антони включил зажигание и засигналил.

Машинка сдавленно взвыла, ее жалобный стон отдался далеко в глубокой ночи. Тут же все прекратилось. От нападавших не осталось и следа. Наступившая вновь темнота как будто опровергала случившееся.

– Одевайся, – сказал Антони. – Быстро.

Стеф послушалась. Антони зажег фары и вышел. Снаружи ничего не было. Кругом тишина, запустение. Стеф тоже вышла из машины. Она не успела надеть туфли и теперь голыми ступнями ощущала зернистость дорожного покрытия. Асфальт был еще теплый, хотя воздух заметно посвежел. В трех метрах ничего не было видно, деревья стихли. Угадывавшийся пейзаж, казалось, застыл в ожидании.

– Отвези меня домой.

Он пристально смотрел в какую-то точку вдали.

– Сейчас.

Он вернулся к «Опелю», открыл багажник, достал оттуда монтировку – на всякий случай. Потом они снова сели в машину.

– Это «головастики», по всему видать.

– Я замерзла.

Она дрожала, сидя рядом с ним. Он взял с заднего сиденья валявшийся там свитер и дал ей. Стеф не знала точно, что это такое – «головастики». Само слово она, конечно, слышала. У них дома так называли этих странных людей, живших где-то за городом, как кочевники, в трущобах, семьями, где все трахались со всеми, а еще мальчишек без крыши, вечно носившихся на мопедах, озлобленных, сопливых, с бритыми головами.

Это было настоящее дно, ниже не бывает, даже хуже «социально незащищенных». В этих людях, в их образе жизни – вдали от города, в сельской глуши, – в самой их нелепой внешности было что-то первобытное, дикое. Нетрудно было представить себе, как они спариваются как скоты где-нибудь на заброшенной ферме. Она снова содрогнулась.

– Поедем, пожалуйста.

– Знаю. Сейчас отвезу.

Больше они не произнесли ни слова. Антони то и дело поглядывал на часы. Сумка лежала в багажнике, поезд отходил через несколько часов. Ему наконец-то удалось трахнуть Стефани Шоссуа, но от этого не осталось ничего, кроме горечи, усталости. И похвастаться не перед кем. Никакого удовольствия – ни для кого.

За сто метров от своего дома Стеф попросила его остановиться.

– Все, хватит. Я пешком дойду.

Он остановил машину, даже не припарковавшись. На улицах было пусто. За всю дорогу они не встретили ни единой живой души.

– Ты далеко живешь?

– Нет.