И дети их после них

Она прыснула со смеху и выгнула спину. Он подполз к ней на коленях, она по-прежнему стояла на четвереньках. Он надавил ей на поясницу, чтобы зад выпятился еще больше. Потом грубо, жестко схватил ее за шею. Это был их коронный номер. Она еще немного раздвинула ноги, чтобы было удобнее, и, скрестив руки на земле, легла на них щекой. Теперь он крепко держал ее и просунул руку между бедер. Ванесса прикрыла веки. Он добрался до ее «киски», надавил и стал гладить ладонью ткань штанов. Она выгнулась еще больше, ее вздохи шли теперь из самой груди, она вся была в поту. Антони спустил ей штаны, под ними оказались белые трусики. Он прижимался, терся о ее бедро.

– Давай, – процедила сквозь зубы Ванесса.

Он наполовину спустил ей трусики, обнажив попку.

– Сними совсем.

– Молчи.

Они тихо переговаривались, приглушенными голосами. Палатка плыла теперь где-то в открытом море, вдали от континентов. Уже больше года у них вошло в привычку встречаться вот так, время от времени, когда возникало желание или подворачивался удобный случай. Они не задавали вопросов, ничего не требовали, между ними не было ни упреков, ни обещаний. Только эта общая тайна их секретной любви, которая привела в конце концов к безграничному взаимопониманию. Благодаря этому они накопили огромный опыт. Они прекрасно разбирались в предпочтениях, причудах друг друга, знали, что каждый любит, а что ненавидит. В постели им можно было бы дать по тридцатнику. Они радовались этому преждевременному взрослению, гордились им. Из этого проистекала и их странная привязанность друг к другу. Антони ценил Ванессу за то, что с ней он мог упражняться в мастерстве, необходимом для будущей жизни (ведь ему предстояло ублажать Стеф или других девчонок). Ванессе он нравился своей выносливостью, наивностью и сговорчивостью. В сущности, все это было результатом как взаимного обмена опытом, так и просто недоразумения.

А пока Антони схватил ее за трусики и резко натянул их, так что они оказались между ягодицами. Хлопчатобумажная ткань врезалась в тело, Ванессе было не пошевельнуться, она подумала, что сейчас рехнется от этого. Чтобы показать ему, что ей неудобно, она еще немного прогнула поясницу, бедра ее раздвинулись и стеснявшее их белье затрещало.

– Плевать, – сказал Антони.

И просто разорвал их. Блин, как же это приятно – ощутить такую силу. На первых порах ей пришлось его немного подталкивать, он был совсем ребенок, робкий недотепа, и хотя сам он и отрицал это, она сразу поняла, что до нее у него не было девчонок. Так что пришлось его направлять, учить, что делать, как и сколько. А как только он понял в общих чертах азы общения с женщиной, Ванесса показала ему то, что было нужно ей.

А она хотела, чтобы ее держали.

Потому что вообще, по жизни, это была ее роль. Удила, напряг, усилие воли – это все ее. Впрочем, она знала, чего хочет, это ее свойство было всем известно. Такое вот утешение.

Ванесса выросла в любящей, благополучной семье, ее родители даже не последовали столь распространенной моде, как развод и создание новой семьи. Они уже двадцать лет жили в одном и том же домике из трех комнат с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Он – сотрудник кадастрового бюро, она – секретарша в мэрии. Каждый год они ездили на две недели в Сен-Нари. Они не стремились к какой-то другой жизни, довольствуясь своим приличным жалованьем и разумными прибавками к нему. Они занимали свое место, благосклонно смотрели на существующий порядок вещей, в меру возмущались силами, которые ему угрожали, беспокоились по поводу освещавшихся на ТВ катаклизмов, радовались счастливым моментам, которыми их одаривала жизнь. Однажды вся эта незыблемая гармония подвергнется испытанию в виде рака. А пока все было хорошо. Зимой сидели у камина, весной гуляли на природе.

Тома, их старший сын, учился в спортивном вузе. Родители не имели по этому поводу никаких возражений. Зато их очень беспокоили странные устремления младшей дочери, предвещавшие дополнительные траты, которые могли оказаться им не по средствам. Надо сказать, что Ванесса с подросткового возраста строила из себя нечто. И ее юрфак только подтверждал опасения родных: она ставила себя выше них.

Правда, лет до пятнадцати-шестнадцати она вела себя скорее легкомысленно. А потом, в выпускном классе, все круто изменилось. Для всех это был просто шок. Она вдруг взялась за ум. Это ее так напугала перспектива навсегда остаться в Эйанже и жить, как все, тихой, умеренно счастливой жизнью. Возможно, озарение нашло на нее на уроке социологии, а может, в гипермаркете, куда она пошла вместе с матерью за покупками. Во всяком случае, с этого момента она стала отдаляться от Карины Мужель, подружки ее кузена, с которой они были всегда не разлей вода. В результате она с блеском сдала выпускной экзамен и теперь изучала право, пропадая все время в библиотеке со своими снотворными учебниками, карточками и цветными карандашами, постоянно на нервах.