i e042622682662878

настоящее. Он был весь обещание. И не потому только, что природа дала

45

ему талант, а воспитание – трудоспособность. Он очень рано осознал себя

поэтом своего поколения – глашатаем того предвоенного поколения,

которое пришло к поре начинающейся зрелости в конце 30-х годов. Он

чувствовал себя тем «шальным трубачом», о котором прекрасно написал в

стихотворении «Мы»:

…Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные скитанья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

…И шли вперд, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил…

Это написано до войны. И это написано поэтом, который недаром

хотел стать историком. Он уже был им – историком без диплома, историком

не столько по образованию, сколько по чувству и предчувствию времени.

Ещ меньше, чем на поэта, Николай Майоров был похож на

плакатного героя. Но и героем он стал таким же, как поэтом, – настоящим.

Он умер, как сам предсказал, – в бою.

Мальчик, родившийся в девятнадцатом году на Волге, под Сызранью,

погиб совсем ещ юношей в сорок втором под Смоленском. Доброволец-

пулемтчик погиб, не докурив последней папиросы, не дописав последнего

стихотворения, не долюбив, не дождавшись книги своих стихов, не окончив

университета, не доучившись в Литературном институте, не раскрыв всех

46

возможностей, какие сам в себе прозревал… Вс в его жизни осталось

незавершнным, кроме е самой. Но стихи его, сработанные для дальнего

полта, продолжают свой рейс: у них сильные крылья – такие, как он хотел.

Уходя, он точно предупредил, что останется неотъемлемой частью

пережитого нами. Так оно и случилось. Он вошл в разряд незабываемого.

И навсегда помнится, что он был.

И. Пташникова – Студенческие годы

ЦСГ – знаменитое общежитие на Стромынке, Огарвка –

студенческая столовая на улице Огарва, Горьковская читальня под

куполом – места, памятные и дорогие не одному поколению студентов.

После лекций, которые бывали обычно с утра, в первой половине дня,

университетское студенчество, мы, историки в частности, шли обедать в

какую-нибудь из ближайших столовых, чаще всего в Огарвку. А после

обеда занимались до позднего вечера, обычно до их закрытия, то есть часов

до 10-ти, в читальном зале на мехмате – на 3-м этаже старого здания

университета или в Горьковской читальне под куполом – там же, на

Моховой.

Вот здесь, на мехмате, я и познакомилась с Колей Майоровым: наши

места в читальне оказались случайно рядом. Впрочем, «познакомились»

сказано не очень точно: мы с Николаем знали друг друга и раньше, были в

одном практикуме, в одной языковой группе и к тому же были соседями по

общежитию, но знали друг друга внешне, со стороны, не проявляли

47

интереса. А тут нашли общие интересы, как-то легко разговорились.

И возвращались из читальни домой уже вместе.

Темой нашего разговора были чьи-то стихи, напечатанные в

университетской газете.

48

Позднее эта тема – поэзия – никогда не могла иссякнуть, хотя

появилось и много других интересных для обоих тем.

Поражала его удивительная работоспособность. Несмотря на то, что

по учебной программе нужно было перечитывать буквально горы книг, что

49

приходилось просиживать в читальнях и по воскресеньям, Коля успевал

очень много писать. Почти каждый вечер он читал новое стихотворение.

Коля легко запоминал стихи и любил на память читать стихи

любимых поэтов.

Помню его увлечение Блоком и Есениным и в то же время –

Уитменом. Помню период особенного увлечения Маяковским. Он даже

подражать ему начал ( эти стихи не сохранились).

Из современников очень любил Твардовского.

* * *

…Война подступала вс ближе и ближе. Коля очень глубоко

переживал судьбу товарищей, побывавших на финской войне. Помнится, он

рассказывал о ранении Сергея Наровчатова, гибели Арона Копштейна. Их

он знал по Литинституту (тяжело ранен был его школьный друг Володя

Жуков, тоже поэт).

Мне кажется, что именно под влиянием этих событий и переживаний

создано одно из самых сильных стихотворений Коли Майорова – «Мы».

* * *

Наступила последняя наша студенческая мирная зима 1940-1941 года.

Опять лекции, занятия в читальне, посещения литературного кружка.

Нагрузка у Коли была очень большая: ведь он учился в Литинституте, да и

на истфаке в этот год работы было много.

В этот год Коля особенно много писал, и именно стихов этого

периода почти не сохранилось.

В конце 1940 года он закончил большую и, пожалуй, лучшую свою

поэму «Ваятель».

Судя по письму, которое я получила от него (подписано 19 июля),

замысел поэмы возник у Коли в поезде, по дороге в Иваново – на летние

каникулы. Он писал:

«Приятно лежать на спине и пускать кольца дыма в потолок вагона…

Кончил курить. Голова чуть кружилась. Медленно нащупывались какие-то

отдельные строчки, потом сон брал сво, слова куда-то проваливались, а