И это называется будни

— Я не лошадь! — изо всех сил рявкнул Гребенщиков, вконец выведенный из себя снисходительно-поучительным тоном сталевара.

— А я не глухарь. У меня слух хороший, кричать не нужно, — продолжал с той же наставительной интонацией Серафим Гаврилович. — Вот вы туговаты на ухо, а вернее, слух у вас избирательный. Шептунов вы хорошо слышите. А дельные советы через ваш фильтр не проходят. Мимо пролетают. Мимо…

— Вы что, пришли сюда мораль читать? — спросил Гребенщиков, не повысив на сей раз голоса.

— А я на разговор не напрашивался. Сами пригласили, на машине привезли.

Серафим Гаврилович поднялся, надел кепку и вальяжно зашагал к двери, понимая, что больше говорить не о чем и незачем. Что было нужно, он сказал.

ГЛАВА 19

Поймав Гребенщикова на слове, Рудаев взял отпуск, причем не на неделю, как просил вначале, а на десять дней, и был этим несказанно доволен. Установки непрерывной разливки, которые предстояло посмотреть, находятся далеко не рядом: одна — в Липецке, другая — в Свердловске, три лишних дня позволят ему детальнее ознакомиться с ними.

Своеобразный город Липецк. Старая его часть обосновалась на холмах, поднявшихся над рекой, новая перебралась за реку и там легла широкой полосой вдоль берега. С новой части открывается Русь былая, дедовская, с неизменной церковью на самой высокой точке, с традиционными деревянными домиками, прилепившимися на откосе, со старой — Русь нынешняя. За геометрически правильными кварталами многоэтажных зданий — строящийся металлургический гигант и прорезанная линиями высоковольтных передач неокидная взглядом даль лесов.

Рудаев любит открытые пейзажи, и пока он во власти этой панорамы, над которой как следует потрудились и природа, и человек, пока он любуется рекой, густо усеянной лодками рыболовов, широким мостом, запруженным автомашинами, могучим липовым парком времен Петра, только что облачившимся в свежий зеленый наряд, и далью, умиротворение и успокоенность владеют им. Что ж, выкурит его Гребенщиков — так тому и быть, без работы он не останется, ушла от него любимая женщина — что ж, насильно мил не будешь.

Только природа, как и наркоз, действует недолго. Очнулся Рудаев от ее очарования — и вновь забурлили острые чувства. И приглохшая было обида на Лагутину, и ненависть к Гребенщикову, и беспокойство за свою судьбу.

«Московское время — девять часов», — услышал донесшийся из репродуктора голос и пристыдил себя. Каждая минута на счету, а он тут рассозерцался. Пора на завод.

…Начальник установки непрерывной разливки стали при старом электросталеплавильном цехе Одинцов работает здесь давно. Он налаживал установку, рационализировал ее и реконструировал, прошел все муки переделок и улучшений, и ему хочется избавить других от трудностей пуска и освоения. Вот почему, прежде чем повести Рудаева в цех, он показывает ему чертежи, потом крупномасштабную модель в разрезе, на которой видно то, что не увидишь на действующей установке, делится своими соображениями — какие узлы надо изменить, чтобы добиться еще более производительной работы, и только после этого, набросив на Рудаева черную спецовку и белую каску, пускает его в свои владения.

В натуре установка выглядит удивительно незамысловатой, и, не знай Рудаев всей предыстории поисков, он мог бы подумать, что сделали ее с одного раза, пустили — и пошла она без сучка, без задоринки.

Мерно течет сталь из ковша в кристаллизатор — небольшой прямоугольного сечения сосуд, медные стенки которого охлаждаются водой. В этом сосуде жидкая сталь обрастает коркой и выходит из него бесконечным прямоугольным брусом. Брус сразу попадает в объятия стальных валков, опускается все ниже и ниже, уходит под землю, постепенно затвердевая, режется там на куски, и куски эти выдают на поверхность. Все очень просто, и в этой простоте гениальность. Нет больше необходимости в чугунных формах-изложницах, принимающих в себя жидкую сталь, в вагонетках, на которых подают изложницы в цех и вывозят из цеха, не нужно здание стрипперного отделения, где слитки извлекают из изложниц, не нужен двор изложниц, отпадает необходимость и в самом крупном сооружении — слябинге, где многотонные слитки превращаются в малогабаритные слябы. Весь этот технический комплекс, громоздкий и дорогой, заменяет одна установка. В нее заливают жидкую сталь, из нее выходят готовые слитки.

Ярый приверженец вертикальной разливки, Одинцов приводит Рудаеву множество доводов в пользу этого метода, и как ни старается Рудаев заподозрить его в неумеренности оценок, в субъективизме, нащупать слабые стороны процесса ему не удается.

В подтверждение того, что именно вертикальной разливке принадлежит будущее, Одинцов ведет Рудаева в строящуюся часть будущей «Липецкой Магнитки», где уже смонтировано здание для шести мощных установок, через которые можно будет пропустить свыше двух миллионов тонн стали.