И это все, за что я борюсь (СИ)

Я закрыл глаза, понимая, что меня ждет очередной удар. Вот только на этот раз было еще больнее — по приказу принца гвардейцы выпустили меня, и я упал на пол безвольной куклой. Я смог не издать ни звука и даже поднять голову к своему мучителю.

— Надо же, какой крепкий! — Удивился Синк, ударяя меня сапогом по ребрам.

Я пытался не застонать от боли, но она была такой сильной, что мне казалось, будто мои кости превратились в порошок. Откуда в принце столько жестокости?

Во что же влипла Милит?

Я закрыл голову руками, но Синк снова как-то ухитрился схватить меня за волосы. Надо было обрезать их как можно короче после того, как Лорента засыпала нелестными комментариями мою излишне длинную вьющеюся челку.

Принц поднял мое лицо, присев на корточки, чтобы мы смотрели друг другу в глаза. Мне оставалось лишь надеяться, что из моих глаз не катятся предательские слезы боли и унижения.

— Я убью ее, если ты не сознаешься. А если пустишь меня по ложному следу, то ее смерть ты увидишь своими глазами.

— Я не знаю, где он. — Я так устал повторять это, что решил больше ничего не говорить этому тупоголовому упрямому идиоту.

Он резко отпустил меня, и я рухнул на пол, как на мягкую перину. Мне захотелось, чтобы они ушли и оставили меня здесь, в покое и в одиночестве. Мысли проносились в моем воспаленном разуме одна за другой, так быстро, что я не успевал их обдумывать. Синк охотится на Милит. Она в опасности. Принц считает, что я как-то связан с Солзом и знаю о его местонахождении. Милит убила Цатту. Где она теперь?

— Даю тебе день, ублюдок. — Синк снова пнул меня в живот, и я скрючился от боли, хотя пора бы было привыкнуть к ней, — Завтра ты скажешь мне все.

Я не ответил ему, да и что я мог сказать? Завтра он убьет меня, и дело с концом. Может, так будет даже лучше — он перестанет охотиться на Милит, она будет свободна, сможет сбежать отсюда куда-нибудь подальше. Или не сможет? Вряд ли Синк так просто отступится после убийства своей жены, к тому же, я только что видел и чувствовал каждой костью всю его жестокость, которая не знала границ. Теперь я боялся только одного — что она окажется такой же извращенной, как планы общества Шипа.

Гвардейцы и принц удалились, оставляя меня наедине с болью. Даже холод, терзавший меня всю ночь, и голод, явственно давший о себе знать только сегодня, отошли куда-то на второй план. У меня болело почти все тело, до лица и вовсе нельзя было дотронуться без всплеска такой боли, от которой у меня из глаз мгновенно брызгали слезы.

До этой минуты я не ощущал, насколько я ничтожен, жалок и слаб. Ни магия, ни проницательность, которой я так гордился, не пришли ко мне на помощь в нужный момент. Я сбросил самого себя в пропасть, утащив за собой Милит, которой теперь грозила опасность пострашнее моей.

Я мечтал быть доблестным наемником с каким-нибудь забавным прозвищем и огромной историей подвигов (небольших, но трогательных) за плечами, а на деле оказался мерзким изменником, которому суждено или болтаться на виселице, или сгнить в тюрьме.

Солз Каттер достиг большего, наверное, ему даже можно позавидовать. Уметь так скрываться — настоящий талант!

Мне оставалось лишь гадать, что задумала Милит, и к тому моменту, как за окном начало темнеть, я перебрал множество вариантов, ни один из которых так и не показался мне убедительным.

В ту минуту, когда в двери моей камеры снова провернулся ключ, я успел немного прийти в себя, уселся, прижавшись спиной к стене, и пытался зализывать свои раны. Час назад или, может, чуть больше, мне принесли какую-то еду, которую я проглотил, даже не разбираясь, что именно мне предложили. Я запомнил лишь, что моя тюремная пища представляла из себя какую-то серую безвкусную массу, не утоляющую голод от слова «совсем». После всех тех блюд, которые мне довелось попробовать в братстве, эта еда была, мягко говоря, откровенной дрянью, но за два последних дня я оголодал так, что съел бы пустую тарелку, если бы представилась такая возможность.

Стражник замаячил в проходе, но в камеру не зашел, подчиняясь чьему-то приказу. Голоса были такими тихими, что я не разобрал ни единого слова.

— Я хочу поговорить с ним наедине. — Наконец услышал я, узнав знакомый с самого детства голос.

Я хотел бы встать, чтобы встретить его, как полагается, но сил на это у меня совсем не осталось. Энвал перешагнул порог, и дверь за ним закрылась, оставляя нас наедине.

— Я подумал, ты на меня не набросишься. — Сказал брат. Хотя, нет, братом по крови он мне не приходился, — Я ведь не ошибся?

Я даже не шевельнулся, не желая разрушить ту иллюзию тепла, которой мне удалось добиться, укутавшись в дорожный плащ.

Энвал сделал несколько шагов ко мне, и наши взгляды встретились. Я успел заметить, что держится брат как-то холодно и отстраненно, словно действительно боится меня. Именно поэтому я не стремился первым начинать разговор, к тому же сил на любезность у меня не осталось.

— Выглядишь… так себе. — Заметил Энвал.

— Скажи спасибо Синку. — Прохрипел я, не узнавая собственный голос.

— Ты должен понимать, что это твоя вина. Бейв, что на тебя нашло?