И гаснет свет

Никто толком не знал, как именно Алексеев влился в попечительский совет. В клинике только усвоили, что он представляет крупную корпорацию – международную, естественно, с Россией Александр Фразье работать бы не стал. Что, впрочем, не делало Алексеева менее русским даже после того, как он обзавелся американским гражданством.

Многие члены попечительского совета не стремились участвовать в жизни клиники. Они давали деньги, появлялись на торжественных мероприятиях – но только тех, где хватало журналистов, способных засвидетельствовать их тягу к благотворительности. В остальное же время попечителям было плевать, что тут происходит.

Но Алексеев стал исключением – а точнее, те, кого он представлял. Джона подозревал, что эта компания связана с фармацевтами, проводившими на территории клиники испытания своих разработок.

А еще Алексеев занимался поиском донорских тел. И тот самый редкий экземпляр, который подходил Дереку, с огромным трудом добыл именно он. Вероятнее всего, именно это довело Алексеева до бешенства, смерть пациента волновала его куда меньше.

– Отдел охраны будет заменен более чем на девяносто процентов в самое ближайшее время! – грохотал он, расхаживая перед сотрудниками, собравшимися в зале. – Подумать только… Упустить человека! Вот так! Куда вы смотрели? За что я вам плачу?

Джона подумал, что на роль Антона Алексеева в любом фильме подошел бы какой-нибудь маленький жирный уродец. Эдакий сгусток комплексов, упивающийся своей властью над другими – куда более умными и достойными, чем он. При таком раскладе презирать Алексеева стало бы даже проще.

Однако реальность оказалась не столь карикатурна. Нет, Алексеев не был очевидным ничтожеством. Он выглядел младше своих лет, отличался классическими правильными чертами, держал себя в форме. Даже не одевался в яркие костюмы и узорчатые пиджаки, как многие знакомые Джоне русские. Алексеев казался нормальным, обычным человеком, и, глядя на него, невозможно было догадаться, какой властью он обладает. Если, конечно, не наблюдать за ним в часы, когда перед ним дисциплинированно сидят десятки человек и слушают его бред. Александр Фразье вряд ли бы такое допустил, но его в клинике пока не было. Монтгомери на этот концерт тоже не явился. Все остальные были вынуждены слушать.

– А ведь тело готово! – продолжал сокрушаться Алексеев. – Готово донорское тело! Если бы вы только знали, как тяжело было доставить его через границу… Зачем были потрачены эти силы и средства? Чтобы покатать труп до очень далекого крематория?

В этот момент Джона ожидал, что кто-нибудь предложит все-таки использовать труп, но дураков не нашлось. Все знали, что у Дерека редкая группа крови – и у донора тоже. Это тело, такое уникальное, такое дорогое, вмиг стало бесполезным. А все потому, что один неудачник решил побегать по лесу!

Отправить труп обратно в таком виде, как сейчас, оказалось бы еще сложнее. Алексеев прав, придется хоронить бедолагу здесь. Это, впрочем, Джоны вообще не касалось.

– Коронер здесь? – требовательно поинтересовался Алексеев. – Где коронер?

А вот это было уже слишком. Джона не стал отмалчиваться, он даже поднялся, но ответил холодно и жестко:

– Я не коронер. Я хирург, и то, что я согласился сделать вам одолжение, этого не отменяет.

Алексеев покраснел еще сильнее, попытался прожечь Джону полным гнева взглядом. Но Джона этот взгляд без труда выдержал. Он верил, что существует черта минимального уважения, которую нельзя сдвигать даже ради самой интересной работы. Да хоть бы сюда сейчас президента США привели – и ему бы пришлось обращаться к Джоне исключительно «доктор Нивс»!

Он был готов к тому, что русский разорется и уволит его. Однако Алексеев оказался умнее: он выдержал паузу, глубоко вздохнул и даже заставил себя улыбнуться.

– Прошу прощения, обстоятельства навалились. За эту услугу я благодарен – а благодарным я быть умею. Так что там со вскрытием?

– Отчет я написать не успел, ушел сюда. Но вскрытие завершено, предварительные выводы подтвердились.

– То есть умер он потому, что напоролся на ветку? Он был один?

– Я не знаю, был он в этот момент один или нет. Но на него никто не нападал.

– Хотя бы с этим разобрались! – хмыкнул Алексеев. – Пишите ваш отчет, доктор, прошу! Копию мне, копию мистеру Фразье, с полицией мы разберемся сами. Но то, что у нас тут не преступление, а халатность, никого не оправдывает! Виновные будут уволены, возможно, оштрафованы и пойдут под суд. Но главное – мы должны сделать все, чтобы подобная трагедия никогда не повторилась! Это понятно?

Возражать ему никто не стал, и Алексеев справедливо принял это за согласие. Собрание закончилось, и Джона хотел бы, чтобы вся эта кровавая история завершилась – да не сложилось.

Остаток дня он провел в кабинете, работая над отчетом. Но к нему то и дело заглядывали коллеги, сообщавшие, что в лесу по-прежнему шумно и многолюдно. Приехала полиция, пригнали экспертов и даже собак каких-то нашли. То ли хотели пакость клинике сделать, то ли вот так вымогали взятку. В любом случае, ничего подозрительного в лесу не обнаружили.