И я открою землю...

П. П. Дубровский

Летом, живя в Варшаве, Глинка сочинил знаменитую «Камаринскую». Вспоминая о рождении «Камаринской», Глинка рассказывает в «Записках»:

…нашел сближение между свадебною песнею «Из-за гор, гор, высоких гор»… которую слышал в деревне, и плясовою «Камаринскою», всем известною. И вдруг фантазия моя разыгралась.

1848 год, проведенный Михаилом Ивановичем в Варшаве, вообще был одним из приятнейших в его жизни. Тогда он написал свою знаменитую фантазию на тему «Камаринской», романсы: «Маргарита», «Слышу ли голос твой», «Кубок» и «Финский залив». Сверх того уже начерно были написаны «Воспоминания Кастилии» (испанское скерцо)…

…Тогда он уже замышлял написать «Камаринскую»; некоторые ее части набросал на бумагу и пробовал с… оркестром, который, по его желанию, иногда собирался у него дома. Не раз присутствовал я при этих пробах и был свидетелем черновой работы этого превосходного произведения. Наконец пробы были оставлены; М. И. долго не принимался за окончательную отделку и постоянно обдумывал свое произведение. В это время он даже вовсе не играл на фортепияне. Однажды утром я прихожу к нему (это было летом) и застаю его в комнате, где за перегородкою из сетки летало штук пятнадцать птиц соловьиной породы… Он сидел за маленьким столом, посредине комнаты, перед своими птичками, и что-то писал на большом листе бумаги… Это была «Камаринская». Она совершенно была готова в его воображении: он записывал ее, как обыкновенный смертный, записывающий какие-нибудь беглые заметки, и в то же время разговаривал и шутил со мною. Вскоре пришли два, три приятеля, но он продолжал писать при громком хохоте и говоря, нисколько этим не стесняясь: а между тем передавалось нотными знаками одно из самых замечательных его произведений.

П. П. Дубровский

Русская плясовая песня, попросту «Камаринская», принадлежит к тем прихотливым, но глубоким созданиям гениального нашего музыканта, которые доступны только Берлиозу и Глинке с тою разницею, что Берлиозу трудно было бы выдержать постоянно тот русский характер, который ни разу не изменяет себе, несмотря на всю роскошь инструментовки, на все художественные сопряжения мелодий, проникнутые глубоким знанием музыки. Но не столько поражает вас ее техническая отделка, сколько глубина ее содержания. В ней вполне отразился русский характер со всем его привольем, добродушием, беззаботностью, веселостью… сначала мотив слышится один, без всякой обстановки, как напевает его русский человек, беспечно потешая самого себя; мотив повторяется долго, долго, между тем на душу певуна находят разные думы, разные ощущения, которые отражаются в этом мотиве; он делается то веселым, то заунывным, то буйным, — может быть, вспомнил весельчак о далекой красавице зазнобушке, а затем вслед про молодецкую схватку, а там про свое сиротство горемычное на чужбине; музыкант подметил эти мимолетные ощущения, как живописец подмечает мимолетное выражение лица, световой эффект, чтобы приковать их к полотну; они бы исчезли для нас, но художник спас их от забвения; они перед нами, всегда в нашей власти… «Камаринская» Глинки есть вместе и чудное музыкальное произведение, и картина, и глубокое психологическое наблюдение.

В. Ф. Одоевский

Биограф Бетховена Ленц в восхищении писал, что если бы сам великий Бетховен услышал «Камаринскую», он «с удовольствием обеими руками» подписал бы под этой фантазией свое имя.

…в «Камаринской» Глинки, как дуб в желуде, заключена вся русская симфоническая школа.

П. И. Чайковский

ВПЕРЕДИ ВЕЧНОСТЬ

«Камаринская» Глинки родилась в конце 40-х годов, когда зазвучала обращенная к простому народу поэзия Некрасова; когда появились повести Герцена в защиту прав человека из народа против крепостничества; когда Тургенев написал «Записки охотника», полные сочувствия к простым крестьянам, когда Некрасов и Белинский взяли в свои руки издание Пушкинского журнала «Современник», определив новое направление в русской литературе — революционно-демократическое.