И хватит про любовь

Их разделяют какие‐то десять сантиметров. Духи Анны пахнут лесной свежестью, она стоит молча, опустив глаза. Ив, чтобы не поддаться соблазну прижать ее к себе, старательно разглядывает кабину: лифт марки ART, тонированное зеркало, на полу сплошной черный ковролин. На стене медная табличка: “Макс. нагрузка 3 чел., 240 кг”. Панель с шестью черными кнопками по количеству этажей: 1, 2, 3, 4, 5, 6, одной красной – СТОП и одной зеленой – ВЫЗОВ 24/24. Решетчатое окошечко, громкоговоритель и микрофон. “Данные для экстренной помощи: TL1034”.

Но экстренная помощь не понадобилась, через пятнадцать секунд поездка завершилась. Иву удалось сдержаться. И за весь вечер ему больше не представилось ни малейшей возможности обнять Анну. Она и кузина Морин ушли довольно рано.

Утром, когда Стан вернется с дежурства, Анна куда подробнее, чем обычно, опишет ему вечеринку у Кристианы. Расскажет о Жане, новом друге Морин: “приятный малый, но пижон”, о здоровье Кристианы: “ей уже лучше”, о том, что там был один известный кинорежиссер, очень талантливый: “ну, помнишь, мы с тобой смотрели вместе «Тридцать лет не видеть моря»? – это его фильм”. – “Тридцать лет не видеть моря”. Да-да.

Об Иве Анна не скажет ни слова.

Ромен и Луиза

Париж, 3 октября, полночь

Ромен, уже очень поздно, ты все еще работаешь в лаборатории, а я тебя жду и печатаю на компьютере это письмо, на самом деле чтобы тебя не ждать. Сейчас ночь, детей я уложила, они спят. Я так давно тебе не писала и предпочла бы не писать тебе это письмо. Но все‐таки пишу хотя бы для того, чтобы оно было написано, и пока не уверена не знаю, отдам ли его тебе. Нужны ли объяснения, когда уходишь от мужчины?

Ромен, я встретила другого. я с ним спа Кто он, не важно, важно другое: что я смогла… что я хотела этой встречи. И сама удивилась тому, что мне почти не стыдно и я почти не чувствую себя виноватой. А просто счастлива, как девочка девчонка на первом свидании.

Мы с тобой десять лет вместе. Ты мне очень дорог. С годами ты стал моим лучшим другом, почти что братом. Конечно, быть моим братом ты не можешь. Но все это не имеет смысла стало бессмысленным. Иногда ночью, лежа рядом с тобой, я к тебе прикасаюсь, ищу твоей ласки, даже секса, но не хочу тебя по‐настоящему. Мне сорок лет, будет сорок через несколько месяцев. И я не первый раз изменяю тебе хочу другого мужчину. Но первый раз на самом деле меня ничто не останавливает, и у меня даже мысли нет перестать с ним встречаться.

Ромен, я хотела тебе я хотела мне надо

Луиза закрывает документ, ничего не сохранив, выключает компьютер. Ей не подобрать слов, чтобы описать свою внезапную страсть к Тома, да и не надо слов. Лучше бы найти образ: окно, которое распахивает ветер, сахар, который тает в чашке кофе, нет, тут другое: тело, нагота, желание… и все так быстро и бесспорно, она и оглянуться не успела. Вот-вот, подумала она и улыбнулась – представила себе, что сказал бы на это Тома.

Ее томит любовь, хочется сладкого, она грызет сушеный абрикос, потом еще один. И вдруг ее клонит в сон. Не дожидаясь Ромена, она ложится в постель. Да, радостно повторяет она про себя: она не виновата, она и оглянуться не успела. Миг – и Луиза уже спит.

Тома и Луиза

Четверг. Уже поздно. Последний пациент ушел, Тома держит “Монд” и горестно смотрит на дату. Завтра двадцать шесть лет со дня смерти Пьетты. На фотографии, которую он постоянно держит на столе, она, улыбающаяся, лежит на кровати, вокруг разбросаны исписанные листки бумаги. Она тут беременная на пятом месяце. Пройдет несколько недель – и она потеряет ребенка, а через год покончит с собой.

На обратной стороне снимка Тома когда‐то переписал строфу одной канцоны из Vita Nuova, синие чернила выцвели от времени:

Sì che volendo far come coloro
che per vergogna celan lor mancanza,
di fuor mostro allegranza,
e dentro da lo core struggo e ploro.

И я, как тот, кто головой поник,
Скрывая взора скорбного смущенье,
Вы радости волненье
Лишь видите – я скорбь таить привык[10].