И хватит про любовь

Стан безупречен, безупречен во всем. Малейшая его оплошность приводит ее в отчаяние. Как‐то раз в воскресенье Стан затеял с детьми испечь пирог “четыре четвертинки”: четыре яйца, ¼ кг муки, ¼ кг сливочного масла и – роковая рассеянность – ¼ кг соли… Пирог и на вид получился странноватый. А когда Анна попробовала, то скривилась, выплюнула кусок и так рассвирепела, что перепуганные дети убежали в свою комнату. На следующий день она рассказала об этом случае на сеансе у Ле Галя и ужаснулась тому, что у нее снова, при одном только рассказе, наворачиваются слезы.

Тома в тот день почувствовал, что Анна на пределе, и испугался, как бы она и в самом деле не ушла от Стана, тогда как она была еще в состоянии всего лишь сменить одну фигуру отца на другую аналогичную, – на этой стадии для нее только и существовали фигуры отцов и любовников. Ив относился ко второй категории. И Ле Галь предостерег пациентку, что делал крайне редко: – Бывает, Анна, что женщина меняет мужчин лишь для того, чтобы не меняться самой.

Ив, как всегда по четвергам, ждал Анну после ее сеанса у психоаналитика. Она ему сразу же все рассказала, и он понял, что Ле Галь прав и она не готова к такому прыжку очертя голову. И вот Ив, тот самый Ив, который так желает Анну, чуть ли не благодарен аналитику за то, что он удержал ее.

Ива частенько раздражает требовательность Анны. Она очень боится, что с ним “станет бедной”.

В тот день, когда она ему в этом призналась, он поглядел на нее удивленно, стал убеждать, что это необоснованный – и недостойный ее! – страх, но она возражала, озабоченная всерьез:

– Мне нужна надежность. Иначе я не могу жить. Это мой невроз. И я стараюсь над ним работать. Пожалуйста, не сердись на меня за это. Хочешь знать точно, чего я боюсь, если буду жить с тобой? Боюсь падения – вот точное слово.

Падение, крах, деградация. Ив вздыхает: какой богатый и жестокий синонимический ряд.

Они не согласны во всем. Ив не до конца расстался со своим юношеским троцкизмом, Анна терпеть не может альтерглобалистов. Однажды за дружеским ужином Ив что‐то сказал в их защиту, и она сразу вскипела:

– Не может общество ставить своей целью достижение равенства. Посмотри, что бывает, когда стремятся к равенству. Люди не равны.

Ив отвечал ей тем же языком: равенство – вовсе не цель, это средство, чтобы лучшие могли прорваться наверх вне зависимости от того, к какому слою общества они принадлежат. Если “деньги – это движущая сила”, то почему она сама восхищается только учеными, художниками и писателями? Анна заупрямилась, они повздорили. Утихомирили их гости. В какой‐то момент Ив оказался на кухне вдвоем со старым другом и, видя немой вопрос в его взгляде, с печальной улыбкой сказал:

– Ты, наверно, удивляешься, что я делаю с этой женщиной или что она делает со мной?

– Нет, – cпокойно ответил друг. – Просто вы очень разные. Как полюса плюс и минус.

Анна говорит еще и такое: – Я ничем не могу удовольствоваться. И ты меня за это возненавидишь. Для мужчины унизительно, когда он не в состоянии удовлетворить запросы женщины.

Ив и тут не находит что возразить. Он изо всех сил убеждает себя, что, несмотря ни на что, Анна все‐таки может выиграть, променяв мужа на него.

Однажды, разозлясь всерьез, он отыскал в своей библиотеке книгу Дриё ла Рошеля “Женщина у своего окна” и дал Анне прочитать его реакционное мизогинное высказывание: “Женщина, существо насквозь реалистичное, способна любить мужчину только за его силу и положение”. – Вот. И ты что же, совершенно согласна с этим подонком Дриё? – Тем не менее так и есть, – ошарашила его Анна. – Посмотри на себя: у тебя в кармане билет в первый класс, а ты предпочитаешь ехать вторым или остаться на перроне – это же нелепо! – Мне не нравятся пассажиры первого класса. Если ты меня любишь, переходи ко мне во второй.

Эта метафора Иву не по нутру. Она похожа на ловушку. Если жизнь – это поезд, то кто проверяет билеты, и поди знай, кто едет в первом классе зайцем! Метафора доходит до абсурда, не хочет он ее продолжать.

Но Анна подталкивает его к переменам. Раз ему все равно, быть или нет успешным писателем, так почему бы им не стать? Но он не уверен, что подходит на эту роль. Каждый раз, когда он замечает во взгляде собеседника восхищение, ему делается неловко. И хочется отряхнуться, как собаке после дождя. Он чувствует себя самозванцем. И ему кажется, что весь мир наполнен самозванцами.

Однако же он снова стал писать, и “Абхазское домино” продвигается. В чем‐то Анна, конечно, права. С какой стати структура книги должна строиться по образцу партии в диковинную, всеми забытую игру? Ив улыбается и с удвоенным рвением продолжает выстраивать свое здание.

Тома и Ромен

На 17 часов в ежедневнике Ле Галя записан Фабьен Даллоз, и точно в это время в дверь звонит этот новый, незнакомый пациент. Тома радушно встречает его:

– Месье Фабьен Даллоз? Тома Ле Галь. Прошу вас.