И коей мерой меряете. Часть 2. Ангелина

Она постояла, потерла щиколотку, расстегнув сапог. Все таки подвернула…

– Воооот срань! Блиииин. Надо кончать с этой руганью, Володя морщится, дурная привычка, говорит…. Ага… Обойдется. У всех мужики нормальные, на жигулях возят. А он на работе с утра до ночи – в шесть вышел, в двенадцать приперся, а ты хоть на палочке верхом скачи. А туда же – привыыыычка. Сама себе мотоцикл куплю, будет знать.

Она ворчала и ворчала пока не добралась до остановки и не села в грязный, словно черт, маленький автобусик, с выпученными фарами. Но вот почему-то все эти ворчливые мысли ее не злили, а тепло-тепло ворочались внутри, заставляя улыбаться.

Деревня, где они теперь жили, была, скорее небольшим поселком, километров в пятнадцати от Москвы, в красивейшем месте. С одной стороны ее обступал сосновый бор, граничащий с бескрайними полями, с другой луга, по которым петляла узенькая, обрывистая речка. Геля сразу влюбилась в это место, но все равно, где -то в подсознании, ее периодически подгрызало неприятное и щемящее чувство тоски по городу. Да еще и добираться надо было «Сто верст телегою», как говорила мать. Верка, та выражалась проще: «…опа мира! «И выпучивала глаза, изображая какие они с Вовкой идиоты.

И правда, чтобы добраться с работы, Геля сначала топала минут десять пешком, через луг, потом тряслась на автобусе до метро, потом, от площади трех вокзалов, ехала на электричке. К счастью, дом был недалеко о станции, и это радовало, иначе с сумками она бы померла, а Вовка, действительно был не помощник, вкалывая день и ночь. Что тут поделаешь, зарабатывали на квартиру.

Вечернее метро встретило ее, как всегда суматошно-беспокойно. На Комсомольской, где толпа приезжих не иссякала никогда, Геля проталкивалась среди сумок и баулов, вся взмыленная от этой толчеи. И тут кто-то схватил ее за локоть, и, сильно сжав, развернул. Черноглазая красивая дама в красной шапке, с ярко накрашенными губами и в длинном черном пальто показалась странно знакомой.

– Зазнааалась. Своих забыла, ишь плывет лодочкой белой. А свои-то помнят! Нашу золотую романо рат…

Секунду она ошалело всматривалась, потом, вроде щелкнули выключателем и зажгли свет.

– Райка! Обалдеть! Ты как здесь?

– Да будя, поцыгановала. О мне это где!

Райка характерным жестом провела себя ребром ладони по горлу, сдернула шапку, тряхнув шикарной копной черных ухоженных волос.

– Я уж три месяца тут. В больницу пристроилась, мужика нашла. Детей забрала вон, на днях.

– А муж?

– Объелся груш. Он мне сынка простить не мог, чуял сволочь кровь чужую. Волк! Жилы вымотал все, ты бы видела, у меня все тело синее было. Он не бил, Аль! Он не так бил, как мужики баб бьют – он убивал!

– Так он тебя искать будет, они из тюрем – то они все оторванные возвращаются, страшно. Может тебе в милицию…

– А, Алька, судьба она везде с тобой… найдет, не пропустит. Да мне карты добро сулят, я картам верю. А он, скот, из тюрьмы вышел, уж месяц. Тоже к кочевым подался, все бросил. Там ромны у него образовалась, а мне развод дал, типа: «Иди, ты мне не жена»… У нас можно так. и дети ему не нужны, говорю же – волк.

– Где живешь?

– Где… У мужика нового. Там хоромы, он с деньгой. Любит, говорит. Часы золотые дал мне, просто так, без причины. Одевает, видишь. Не бьет… пока… Детям конфеты приненосит, шоколадные. И икру. Ты икру ела?

– Давно, Рай. Не помню уж вкуса.

– Так давай, заходи, чаю выпьем, иль покрепче чего. Я тебе адрес напишу.

Райка вытащила из изящной сумочки блокнот и тоненький золотистый карандашик, быстро написала адрес, сунула Геле листок в карман.

– Слушай, – Глаза у нее блеснули, взгляд стал острым, колючим, – тебе бабка не писала про Лачо?

– С какой стати, Рай? У меня другая жизнь теперь. Все забыто.

– Ну да… Я думала, она тебе писала…

– А что, должна была?

Райка помолчала, вытащила ажурный белый платок, вытерла ладони… ПахнУло нежным запахом незнакомых духов.

– В земле он, Аль. В земле… Из-за тебя ушел туда, в земельку-то.

Колонна с выпуклыми колосьями на светло-сером фоне вдруг почернела в Гелиных глазах и стала падать, а люстра с длинными плафонами, качнулась, грозя придавить. Райка подхватила ее, усмехнулась как-то странно, одним уголком накрашенного рта.

– А говоришь – забыто. Хорошего цЫгана не забыть… помирать будешь, вспомнишь, в животе ворОхнется. Они в нас поселяются, в кожу впитываются, не вытравишь, не выжжешь…

Геля высвободила руку, перевела дух.

– Болел?

– А как же! Болел, золотая. Душой, тобой скраденною…

Помолчала, поправила воротник.

– Да зарезали его. Люди говорит – Чергэн. Не знаю, правда, нет ли… Взяли ее, потом отпустили. Доказательств нет, говорят. А она сгинула, никто не знает где. Сын у матери. Мать тоже что-то не в себе… столько горя…

Грохот в ушах Гели нарастал, потом вдруг стих, и мир вернулся на место. Постояли, помолчали…

– А ты, смотрю, нашла судьбинушку свою, вижу нашла. Держи теперь. Крепко держи, ничего не бойся, не отпускай. Лучше его не будет.

…