И корабль плывет... (СИ)

Врача, Кигана, никто и никогда не зовет по имени - только Режиком. Эта плешивая скотина с растрескавшейся, словно пересушенный фрукт, мордой, заслужила ту кличку до последней буквы. Режик любил хвастаться, что успел немного "побывать" в Оксфорде, и лишь "волей случая", как он всегда повторял, оказался в Лондоне в день, когда последний украли. Было ли то правдой или Режика просто вытурили из университета в шею, или, что еще вероятнее, его нога вовсе не ступала за его порог - значения вовсе не имело, а имел его лишь один неприятнейший факт: в медицине Киган разбирался чуть хуже, чем средняя свинья в апельсиновой куче. Страшнее было другое - врачевать на свой манер он любил, любил до безумия, вцепляясь в каждый шанс попрактиковаться, как постельные клопы в наши тела. Он мог дать порошок, который принимали, когда действительно ломило голову или зубы, но ни с чем более серьезным Режика беспокоить не решались. Дуракам, впрочем, законы не писаны, и капитан на своей дурости уже когда-то хорошенько обжегся. До сих пор помню, как он явился к Кигану со страшно распухшей щекой, за которой что-то уже успело воспалиться и раздуться таким манером, что ни рот толком не желал открываться, ни глотать его обладатель не мог. Режик, как обычно, не думал долго - побрызгав вином на свой любимый перочинный нож, развел капитану челюсти, и, забравшись к тому в пасть, в два счета раскроил всю десну. Из капитана текли в равных пропорциях гной, кровь и вопли, но Господь был милосерден к своему незадачливому слуге: провалявшись пару дней с жаром, идиот оправился, а его рана затянулась.

Пару дней назад же Режик и вовсе царствовал: тело скончавшегося во время ужина матроса доставили ему, и, выставив на всякий случай - отдавать погибшего на растерзание Кигану никто из его товарищей особо не желал - у дверей лазарета пару человек с ружьями, заперли там Режика вместе с покойником. Возня длилась добрых два часа, а то, что осталось от тела, сочли за лучшее завернуть поскорее и спустить за борт, в угольно-черные воды: никому из нас не хотелось, чтобы команда видела плоды Режиковых художеств. Результат, впрочем, достигнут был - кое-как откромсав покойнику часть легких и покопавшись в тех, Киган горделиво заявил, что нашел свидетельства развития чахотки и пневмонии, а по печени, хоть мы того и не просили, заключил и о злоупотреблении алкоголем.

"...большие огни где-то вдалеке. Сложно сказать, идем мы к Лондону или вновь отклонились от курса, но бедственное состояние не позволяет выбирать - пристать придется в первом порту, что сможет, а главное - захочет нас принять.

Первый лейтенант Сайрес Лири. Боже, прокляни королеву!".

Выведя обычную подпись и закончив, наконец, марать страницу журнала чернилами, отбрасываю перьевую ручку. Курс, направление и сила ветра, ход и крен, температура воды, высота барометра, обороты винтов...все, что когда-то было обязательным наполнением таких вот пухлых шнуровых книжищ, теперь большей частью никому и не нужно. Иногда я все-таки заполняю все по правилам - все, что еще не потеряло свой смысл здесь. Иногда, когда мне хочется потешить себя сладкой ложью: все это сон, затянувшийся на годы, сон дурной и гадкий, но я буду делать все, как должно, и тогда, быть может, когда-нибудь проснусь...

Сейчас бы встать, доковылять до вешалки и, сдернув с нее тяжелую шинель, выудить из внутреннего кармана заветную серебряную фляжку, в которой, на самом донышке, осталось еще немного спасительной отравы...

Ага, как же. Размечтался. Во-первых, тебе нужно проверить вахту. Во-вторых, найти корабельного кота, а если не найдешь, хотя бы убедиться, что все зеркала на своих местах. И, наконец, это просто некрасиво - выхлебать все в одну глотку, когда Нори это нужно не меньше, чем тебе. А если говорить откровенно, то и больше.