И корабли штурмовали Берлин

Недалеко от селения Малмыж, где над Амуром возвышается приметный стометровый утес (на него Климент Ефремович не преминул взобраться для осмотра местности), были проведены инспекторские артиллерийские стрельбы по буксируемому щиту и по береговым целям. Их результаты, вероятно, снизила дождливая погода с плохой видимостью. А кое-кто, может быть, и перенервничал в присутствии высокого начальства. Словом, корабли, назначенные стрелять, отличными показателями не блеснули.

Разбор стрельб, состоявшийся на следующий день на прибрежной поляне, начался необычно. Появились дощечки с бумажными мишенями, какие бывают в тирах, и Ворошилов, вызвав группу командиров, приказал сделать каждому по семь выстрелов из нагана с двадцати пяти метров. Результаты оказались пестрыми. Ревизора канлодки «Бурят», отстрелявшегося лучше всех, нарком тут же наградил часами. А некоторые товарищи, видно давно не тренировавшиеся, вовсе не попали в мишени.

Чувствовалось, что Ворошилов с трудом себя сдерживает. Пошагав взад-вперед по поляне, он приказал повесить чистую мишень, взял один из стульев, принесенных для старших начальников, просунул руку под спинку и со стулом, висящим на руке, стал стрелять из своего нагана с тех же двадцати пяти метров. Все семь пуль он вогнал в яблочко.

Пристыдив таким способом незадачливых стрелков, нарком повел речь об огневой подготовке в широком смысле слова, о необходимости мастерски владеть всем имеющимся у нас оружием — от нагана до корабельных пушек. Этот разговор, надолго запомнившийся, заставил о многом задуматься. И прежде всего о том, что боевой выучки, хватившей, чтобы разделаться с таким врагом, какого флотилия громила в двадцать девятом году, может оказаться недостаточно, если придется иметь дело с противником более сильным и опытным.

В устье Амура Ворошилов перешел на корабль морпогранохраны, взявший курс к Владивостоку, вдоль побережья, где надо было выбирать места для будущих постов, батарей, баз.

А для укрепления обороны на амурской «голубой границе» было решено, в частности, усилить нашу флотилию. По указанию наркома началось восстановление трех мониторов и канлодки, стоявших долгие годы в консервации. Потом стало прибывать корабельное пополнение из европейской части страны — новый монитор в разобранном виде, бронекатера.

Посещение флотилии наркомом помогло решить также наболевшие вопросы хозяйственного порядка. Ворошилов решал их, как и многое другое, смело, быстро.

Снабжалась флотилия централизованно. Издалека, за тысячи километров, везли даже мясо, причем не консервы, которых производилось еще мало, и не замороженные туши (вагонов-холодильников тоже не хватало), а солонину в деревянных бочках.

Малонаселенность Дальнего Востока, недостаточная развитость его хозяйства, очевидно, не позволяли рассчитывать на местные заготовки. Однако продовольственные резервы тут все же имелись. Не знаю, что докладывалось об этом Ворошилову, во, выступая в конце похода перед командирами и политработниками, собранными на флагманском мониторе, он связал свои выводы с забавным случаем.

Нарком стоял на носу монитора, возглавлявшего колонну кораблей. И вдруг из рассекаемой форштевнем амурской волны взлетел в воздух и шлепнулся на палубу, к ногам Ворошилова, крупный муксун — весьма ценной породы рыба.

— Где еще увидишь, чтобы такая рыбина сама в котел просилась?! — говорил Климент Ефремович. — А в тайге вокруг вас полно дичи. Следовательно, вы можете обеспечить себя и свежайшим мясом. Почему же это не наладить? Что мешает?

Как богат Амур рыбой, моряки, конечно, знали. Но рыбачили, когда выдавалось свободное время, больше ради удовольствия. Для «промыслового» лова недоставало снастей. Да и не поощрялось увлечение такими занятиями при тогдашней обстановке на границе. А какой командир решился бы отпустить людей в тайгу за зверем, если в любой момент могли объявить повышенную боевую готовность?

Однако народный комиссар смотрел на вещи шире. Потребовав улучшить питание за счет местных ресурсов, он доказывал, что боевая служба не должна пострадать, если отнестись к делу продуманно, наладить большую взаимозаменяемость. Было приказано организовать команды охотников (коренные приамурцы, знатоки тайги, нашлись на каждом корабле), а также рыбаков, выделить ружья и боеприпасы, закупить сети.

Вскоре в рацион амурцев начали входить мясо изюбра, кабана, медведя, жареные глухари, тетерева. Из медвежатины научились делать и колбасу, кстати очень вкусную. Богатой бывала добыча у наших рыболовов, получивших тридцатисаженные невода. Добытой в конце лета кеты хватало на балык, которым обеспечивались на зиму также семьи комсостава и сверхсрочников.

Охотой и ловлей рыбы занималось строго ограниченное число людей, и, конечно, не все время. Организовать замену их на корабельных постах действительно оказалось возможным. Словом, дело себя оправдало. Мясо и рыба, добываемые своими силами, оставались для амурцев ощутимым подспорьем и потом, когда централизованное снабжение улучшилось.