И.Кошкин За ценой не постоим

– Правильно, – кивнул капитан, не заметивший, что его подчиненный чем-то недоволен. – И передвинь их назад, обязательно. Когда в следующий раз пойдут – пусть по брошенным окопам палят.

– Есть, – ответил Волков.

– Я пройду по окопам, – сказал комбат. – Дайте мне кого-нибудь в провожатые.

– Я сам туда собирался, – заметил Трифонов.

– Вот и отлично.

– Товарищ капитан, а у второй роты как? – спросил Волков.

Ковалев снова вытер лоб.

– Очень плохо, – сказал он наконец. – Танки подошли близко к окопам и расстреляли первый взвод. Метрах в ста остановились и стреляли – по снаряду на ячейку. Двенадцать человек убито, взвода нет фактически.

– Так что они, гранатами не могли? – Голос лейтенанта был злой.

– Значит, не смогли, – коротко ответил капитан.

Ковалев не хотел говорить командиру первой роты, что расчет одного из противотанковых рубежей оставил свой окоп и бежал в тыл. Что после того, как первого бойца, выползшего из стрелковой ячейки с гранатами навстречу танку, срезала пулеметная очередь, остальные так и сидели в своих ямках, прижимаясь к земле, пока немцы расстреливали их из пушек. Что командир взвода, младший лейтенант, которому едва исполнилось девятнадцать лет, вылез из окопа и бросился к стальной коробке с бутылкой КС в руке. Три пули попали ему в грудь, но бешеное напряжение удержало командира на ногах, он швырнул бутылку в лоб танку и упал на спину с холодными злыми слезами на мертвом уже лице. Горючая смесь, разлившаяся по броневой плите, не причинила вреда боевой машине, но нервы у танкистов не выдержали, и гитлеровцы отошли от окопов. Мотопехоту прижали к земле минометчики, выпустившие по приказу комбата по десять из двадцати своих драгоценных мин на ствол. Немцы отступили, видно, после того, как их товарищи потерпели неудачу в бою с первой ротой, но вторая рота потеряла треть бойцов. Ее командир был убит снарядом на своем командном пункте, его сменил заместитель Ковалева по строевой подготовке, тоже лейтенант, на год старше своего предшественника.

Рота Волкова, конечно, дралась хорошо, и лейтенант, умело распорядившийся средствами, что выделил ему комбат, заслуживал всяческой похвалы. Но, шагая рядом с Трифоновым к позициям второго взвода, Ковалев не мог не думать о бойцах, для которых этот бой стал последним. Впервые в жизни капитан видел, как люди гибнут, выполняя его приказы, и резкие слова молодого командира задели комбата. К тому же все сильнее давала себя знать простуда, подхваченная Ковалевым неведомо когда, – болела голова, ноги были как ватные. Больше всего капитан боялся, что в таком состоянии он допустит какую-нибудь ошибку, которая будет стоить жизни еще большему числу бойцов. Внешне он оставался тем же уверенным и спокойным командиром, вызвавшим восхищение Берестова, но болезнь и страх погубить дело подтачивали волю комбата. Внезапно он поскользнулся и ухватился за дерево, чтобы не упасть, тело бросило в жар, и несколько мгновений Ковалев стоял, прислонившись к стволу. Трифонов в тревоге оглянулся:

– Товарищ капитан…

– Все хорошо, – торопливо сказал комбат, с трудом заставляя себя выпрямиться.

– Вам нужно в медсанбат, – начал было Николай.

Ковалев криво усмехнулся:

– Нет, товарищ политрук, – хрипло ответил он. – Это пройдет. Пройдет…

Собрав волю в кулак, он уверенно зашагал через рощу. Николай обогнал капитана и пошел впереди, указывая дорогу. «Старый», утренний Трифонов, наверное, стал бы хватать Ковалева за рукава, настаивая на том, чтобы тот немедленно, прямо отсюда отправился в медсанбат. Нынешний политрук только пожал плечами – если комбат говорит: обойдусь, мол, без докторов, так тому и быть.

* * *