И.Кошкин За ценой не постоим

– Семен… Семен Пирогов, – хрипло сказал Моторин и уже громче повторил: – Пирогов Семен! Четвертого сентября выдал немцам на смерть Моториных: Марину, Петю и Сашу, и Жеребкиных: Софью, Олю и Таню. А сам в полицаи подался, иуда…

Люди на площади загудели. Чекменев подошел к четвертому.

– Я не убивал, – завопил вдруг тот и повалился на колени. – Не убивал я никого! Я отсюда, из Боров, кого хочешь спроси! Мне семью кормить надо… Товарищи…

– Точно, наш он, дурак, – крикнул кто-то из толпы. – Всего неделю как с ними…

– А детей и впрямь шестеро, настрогал, дурное дело нехитрое, – это сказал высокий дед, что подошел совсем близко. – Вы бы его оставили, товарищ начальник. Не убивал он.

– Не убивал? – громко спросил Чекменев, и площадь замолчала.

Капитан шагнул к полицаю и вдруг рывком поднял его на ноги.

– А приказали бы? Убил бы? – бешено крикнул он в белое, трясущееся лицо. – Ну, отвечай, сволочь? Стрелял бы?

– Нет! Нет!

Чекменев оттолкнул труса так, что тот грохнулся на спину. Капитан знал, что имеет право расстрелять этого вместе с остальными. Более того, он ДОЛЖЕН его расстрелять. Этот человек был полицаем, предателем, и неважно, зачем им стал – из-за каких-то обид, от страха, ради выгоды или ради семьи. Враг есть враг. Но Чекменев понимал: сейчас для людей, что собрались здесь – собрались сами, не по принуждению, партизаны олицетворяют СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Если он расстреляет полицая, который никого не убивал, – это, конечно, послужит хорошим уроком и предупреждением остальным. Но, с другой стороны, гораздо важнее сейчас доказать народу, что советские люди стоят за правое, справедливое дело. И тогда крестьяне будут видеть в них не врагов, а защитников, освободителей. Капитан подошел к елозящему по земле трусу и от души пнул его в бок:

– Пошел отсюда, сволочь, – приказал он.

Полицай вскочил и, шатаясь, побежал прочь. Чекменев повернулся к остальным.

– Именем советской власти, я, капитан Рабоче-Крестьянской Красной Армии Чекменев, приговариваю вас к смерти, – громко сказал он и вытащил из-за пазухи револьвер.

Продолжая движение, он быстро, но плавно поднял оружие и выстрелил Сазонову в лоб. Двое других, как по команде, бросились в разные стороны, однако ушли недалеко. С бешеным ревом Моторин прыгнул наперерез убийце своей семьи, сбил его с ног ударом приклада. Когда Пирогов попытался подняться, Петр Николаевич загнал патрон в патронник и выстрелил предателю в лицо. Жмыхов кинулся к забору, у которого стояли люди, стрелять было нельзя, но Говорухин вдруг выхватил кинжал, и, обхватив полицая за шею, рухнул с ним наземь. Через мгновение он уже стоял на коленях рядом с дергающимся телом иуды и вытирал лезвие об рубаху.

– Готов, – хрипло сказал он и убрал кинжал в ножны.

Толпа ахнула, и тогда Чекменев, хромая, вышел вперед.

– Слушайте меня, – крикнул он.

Люди замолчали.

– Немцы говорят вам, что они выиграли войну! Это неправда, Красная Армия сражается и победит. Немцы говорят, что они взяли Москву! Это ложь – вот, рядом со мной стоят товарищи, которые только три дня, как прилетели из Москвы!

Крестьяне загудели, Говорухин, чувствуя, что на него смотрят десятки глаз, расправил плечи и кивнул.

– Немцы говорят, что советской власти больше нет! – надсаживаясь, прокричал капитан. – Вот они мы! Мы – советская власть. И всякая сволочь, предатель, убийца, пусть знают – от расплаты им не уйти, как не ушли вот эти! И земля будет гореть у них под ногами!

Чекменев повернулся и, хромая, пошел к десантникам.

– По коням! – приказал он.

Забираться в седло с больной ногой было тяжело и мучительно, но капитан стиснул зубы и легко, словно здоровый, вскочил на коня. Вслед за ним полезли на коней остальные.

– За мной, – приказал Чекменев и, не оглядываясь, повел маленький отряд в лес.

* * *

Они ехали молча, впереди – Говорухин и Ратовский, Кривков все шевелил, морщась, в стремени подшибленной ногой, Чекменев и Моторин – замыкающими.

– Ну что, Петр Николаевич, – нарушил тишину капитан, – теперь легче?

Наверное, он не должен был спрашивать вот так, грубо, запуская пальцы в еще кровоточащую рану, но крестьянин смотрел как-то слишком спокойно, и Чекменев не выдержал.

– Да нет, Павел Алексеевич, – Моторин повернулся к командиру, и в глазах его была странная пустота, – не легче. Спокойнее. Я ведь все боялся… Боялся, понимаешь, что меня убьют, а он живой по земле ходить будет. А теперь не страшно. Теперь и помирать можно.

– А ну, стой, – приказал капитан. – Говорухин, спешиться. Посмотри, что у Кривкова с ногой, а то он весь изъерзался. Моторин, за мной.

Они отъехали от десантников шагов на сто, и Чекменев, развернувшись в седле, крепко взял крестьянина за плечо.

– Ты что это, Петр? – сказал он тихо. – Помирать собрался?