Антон с досадой опустил оружие – ни он, ни его десантники не заметили появления крестьянина, который вдобавок ко всему еще и вернулся не с той стороны, с какой уходил.
– Пал Лексеич, – мужичок вынул из-за пазухи револьвер, – припас возвращаю, не пригодился. Там они до ночи пьянствовали, бабы там у них…
– Ясно, – кивнул Чекменев, – по коням.
Десантники, кряхтя, неловко полезли в седла. Не сразу поймав ногой стремя, Антон повернулся к командиру. Капитан достал из-за пазухи красную ленту и, подвернув ее концы, закрепил на шапке. Поймав вопросительный взгляд десантника, Чекменев пояснил:
– А вам не нужно, вы и так в форме.
Посмотрев на часы, он поставил коня поперек просеки так, чтобы видеть всех.
– В деревню входим на рысях, – спокойно, словно на учениях, сказал капитан. – Говорухин и Кривков лезут через забор и открывают ворота, с седла будет невысоко…
– Пал Лексеич, – прервал командира колхозник, – а может, уж сзади зайдем? Ну хоть половина? Там и забор низкий.
– Нет. Мы должны проехать по главной улице, а не красться огородами, – резко ответил Чекменев. – А разделяться тем более нельзя – нас и без того мало, и ребята здесь ничего не знают. Больше не прерывай меня.
– Слушаюсь. – Петр Николаевич, кажется, слегка оробел.
– В дом входить с пистолетами, с винтовкой там не развернешься. Все, пошли.
Чекменев развернул коня и пустил его шагом по просеке. Антон несколько раз толкнул ногами свою лошадь, и та наконец лениво двинулась вперед. Грязь на тропе замерзла комьями, кони несколько раз оступались, грозя сбросить неопытных всадников, но капитан перешел на рысь и вел свой отряд, не снижая скорости. Люди в деревне уже проснулись, если тянуться через поле несколько минут, кто-то может разбудить тех, за кем приехали партизаны. Говорухин трясся, вцепившись в поводья, стараясь не заваливаться на шею коню. Антон не умел ездить верхом, и никто из его товарищей не умел, и оставалось только надеяться, что они удержатся в седлах. Целью партизан был дом на самом краю деревни, в утренних сумерках младший лейтенант уже различал его: добротный, новый сруб, железная крыша – здесь жил рачительный и умелый хозяин. К соседней избе метнулась с улицы какая-то женщина с ведрами, но всадники уже подскакали к воротам. Антон резко натянул поводья, конь ударил задом, едва не сбросив неумелого седока через голову, затем прыгнул в сторону, явно намереваясь расплющить его ногу об забор. Но младший лейтенант уже бросил стремена и, ухватившись за резную доску, что шла поверху, легко вытолкнул свое тренированное тело вверх. На другой стороне прямо под ним оказались какие-то кусты, десантник, оттолкнувшись, перелетел через них и ловко приземлился на ноги, сдергивая с плеча автомат. Сзади раздался удар и глухие ругательства – Кривков соскочил не так удачно. Антон взял на прицел крыльцо и окно, выходившее во двор, и прошипел:
– Ворота! Быстро!
Кривков уже откидывал запор на крепких, добротных створках. В избе завозились, послышался женский голос, но тут во двор въехали всадники, и сразу стало тесно. Двое десантников и крестьянин спрыгнули с коней, Петр сразу же повел животных в глубь двора, Ратовский тем временем закрыл ворота. Капитан остался снаружи держать окна, что выходили на улицу, а значит, здесь старшим становился Говорухин. Кривков заметно хромал, брать его в дом было бы опасно.
– Кривков, остаешься во дворе, Ратовский с нами внутрь! Пошли, быстро.
Они взбежали на крыльцо, и Ратовский уже отскочил к перилам, готовясь бить своей длинной и чудовищно сильной ногой в дверь, но тут вперед шагнул Петр Николаевич. Крестьянин дернул на себя ручку, дверь со скрипом отворилась.
– Пьяны же, сволочи, – пробормотал он. – Весь двор обоссан. Ну, с богом!
* * *
Чекменев внимательно следил за четырьмя окнами. Он успел подхватить повод коня младшего лейтенанта и привязал его вместе со своим к скамейке у забора, третья лошадь отбежала, впрочем, ее можно поймать позже. В доме завозились, забегали лучи карманных фонарей. Послышались приглушенные крики, завизжала женщина, и тут же ударил выстрел из нагана. Капитан скрипнул зубами – все-таки десантники напороли. Как же эти ребята отличались от его бойцов, тех, что сложили голову два месяца назад во время отчаянного наступления 328-й стрелковой дивизии. Они были сильны, наверняка отлично бегали и хорошо стреляли, знали и умели многое, но в своих разведчиков Чекменев прежде всего вбивал умение мгновенно реагировать на опасность. Прогремела автоматная очередь, что-то тяжело упало. Снова завизжала женщина, рявкнул что-то матерное Петр Николаевич, и тут же раздался даже не крик, а рев Говорухина: «Лежать, ЛЕЖАТЬ, ТВАРИ!!! Всех положу к е…й матери!» Распахнулась дверь на улицу, кто-то скатился с крыльца, по лестнице прогрохотали сапоги, тут же, судя по глухому удару и сдавленному воплю, скатившегося угостили прикладом. Со двора донесся рык Петра Николаевича: «Выходи, с-с-суки, и чтоб без шуток мне!», и на улицу выбежали, пригибаясь, четыре человека в кальсонах и рубахах, за ними выскочили колхозник и двое десантников.