И.Кошкин За ценой не постоим

Они были настолько вымотаны, что сил протестовать уже не осталось. Если бы танкист приказал сейчас лечь и умереть – люди бы легли и умерли. Младший лейтенант стоял, покачиваясь, потом, словно спохватившись, опустил руку.

– Что с ним? – спросил Петров, кивнув на красноармейца, которого поддерживали товарищи.

– Боец Бекболатов, ранен в грудь. – Щелкин снял рукавицу и потер грязной рукой глаза. – Сперва шел, сейчас совсем ослабел… Его в медсанбат нужно…

Бекболатова действительно следовало отправить в медсанбат 316-й стрелковой дивизии, но где его искать, Петров не знал. Санпункты бригады еще не развернули, потому что медчасть безнадежно отстала. Отправить с раненым танк старший лейтенант, понятное дело, не мог, и, хуже всего, он не имел права отпустить двух бойцов нести раненого в расположение танкового батальона. Обстановка менялась каждый час, и если красноармейцы налетят на немецкую разведку, противник узнает не только местоположение засады, но и то, что здесь появилась 4-я танковая бригада. Мелькнула мысль положить Бекболатова в танк на боеукладку, но Петров отмел ее сразу – когда начнется бой, раненый будет мешать, а если танк подожгут, вытащить бойца не получится.

– В медсанбат сейчас не могу, – сказал старший лейтенант, глядя в глаза Щелкину. – Я дам вам брезент, нарубите веток, усадите его в окопе, накройте.

– А костер, погреться? – хрипло спросил один из красноармейцев.

– Дым демаскирует засаду, – жестко ответил Петров.

– Так что нам, помирать теперь? – В голосе бойца послышалась угроза. – Ног уже не чуем!

Этот здоровяк с «телом» «максима» на плече, казалось, очнулся от забытья и теперь показывал зубы.

– Лукин, прекратить! – Голос Щелкина сорвался, но, к удивлению Петрова, пулеметчик замолчал. – Товарищ старший лейтенант, а… А поесть у вас будет что-нибудь? Мы сутки не ели…

– Больше, – сказал кто-то из красноармейцев.

– Поделимся, – кивнул Петров.

Пока шел разговор, от правой «тридцатьчетверки» пришел ее командир – лейтенант Луппов. Получивший Героя за бои на Карельском перешейке, он демобилизовался в 1940 году и с началом войны оказался в московском народном ополчении. Впрочем, там быстро разобрались, что к чему, и в Кубинке 4-я танковая бригада получила нового командира машины. Луппов был мужчина спокойный, немногословный и, хоть до сих пор «тридцатьчетверку» в глаза не видел, как-то сразу пришелся в танке по месту. Поскольку в бою командир исполнял обязанности заряжающего, специальной подготовки от него не требовалось, впрочем, насколько было известно Петрову, Луппов все свободное время проводил в башне, осваивая орудие.

Коротко объяснив лейтенанту, что теперь у них появилось прикрытие, комвзвода приказал поделиться сухим пайком и патронами. Бойцы Щелкина заняли присыпанные снегом окопы между танками Петрова и Луппова и торопливо уминали сухари с консервами – рассудив, что пехоте нужнее, экипажи отдали половину своих запасов. Предупредив юного командира, чтобы проследил за красноармейцами, которые теперь легко могут свалиться в сон, старший лейтенант полез в танк и велел Безуглому вызвать комбата. Радист для порядка поныл, что на десять километров станция может и не достать, но затем поднял антенну, десять минут поорал в микрофон, затем снял шлем и сунул его командиру. Неузнаваемо искаженный помехами голос капитана был едва слышен в наушниках, Гусев спросил, как обстановка и зачем старший лейтенант его вызвал. Комвзвода доложил, что противник на шоссе не появлялся, и сообщил о вышедших в расположение засады пехотинцах. Капитан похвалил решение Петрова подчинить пехоту себе и пообещал подкрепление, но когда точно и сколько – не сказал. Больше открытым текстом говорить не следовало, и хотя старшему лейтенанту очень хотелось узнать, чем окончился бой за Каллистово, он подтвердил конец связи и вернул танкошлем Безуглому. Дело шло к вечеру, но до темноты оставалось еще часа четыре, от немцев не было ни слуху ни духу, и Петров решил пойти проведать пехоту и вылез из танка. Конечно, командиру взвода положено бы сидеть на месте и следить за обстановкой, но старший лейтенант решил, что большой беды не будет.

Щелкин спал в окопе, как, впрочем, и большая часть его людей. Бодрствовали только пулеметчики, первые номера один за другим опустошали магазины, которыми с ними поделились экипажи, выщелкивая патроны, словно семечки из подсолнечника, вторые снаряжали длинные брезентовые ленты «максима» и диски «дегтярева». Увидев командира танкистов, здоровяк Лукин дернулся было разбудить младшего лейтенанта, но опоздал. Петров потряс юношу за плечо и едва успел убрать винтовку, к которой тот рванулся спросонья.

– Не спи, младший лейтенант, замерзнешь же, – вздохнул комвзвода.

– Извиняюсь, – пробормотал Щелкин.

– И бойцов своих разбуди, – продолжил Петров и взглянул на серое, низкое небо. – Часа три потерпите, стемнеет – там блиндаж есть недостроенный, дадим брезент, разведете костер, погреетесь, горячего попьете.

Щелкин поднялся и вдруг судорожно передернул плечами.

– Черт, холодно.

Он повернулся и посмотрел на «тридцатьчетверку» Петрова.