– А огоньку дайте? Пожалуйста…
Петров, которого все это начало забавлять, вытащил коробок спичек и зажег одну, прикрывая ладонями. Щелкин, видно, подражая своим бойцам, наклонился к огню, с папиросой в зубах, и с силой втянул воздух…
– И что еще ты не пробовал, родной? – спросил танкист, забирая у кашляющего юноши самокрутку. – Придется вместо тебя смолить.
Он смотрел на пустое шоссе, убегающее через поле за холмы, из-за дальнего леса поднимались столбы дыма – похоже, штурмовики, прошедшие рано утром над его танками, что-то подожгли.
– Ффу-у-у, и что за удовольствие, – отдышался Щелкин. – Товарищ старший лейтенант, ну, может, я двоих отправлю – они его донесут…
– Куда донесут? – еле сдерживая раздражение, повернулся к пехотинцу Петров. – Вы и без того сутки тут плутали. Мне им что, сказать: «Штаб бригады – там»? А нарвутся на немцев? Все, это приказ.
Щелкин готов был возразить, но последние слова старшего лейтенанта привели его в чувство. Он поглядел на дорогу, на укрытые среди деревьев «тридцатьчетверки», на своих бойцов, которых уже растолкали пулеметчики. Наверное, он прикидывал, на сколько смогут задержать наступающих немцев три танка и одиннадцать красноармейцев.
– Есть, – ответил он наконец.
– Пойдем, – приказал комвзвода.
Оба командира подошли к машине Петрова, и старший лейтенант негромко позвал:
– Вася… Осокин!
Люк механика, прикрытый по краям брезентом, поднялся, и из темноты выглянуло серьезное лицо мехвода.
– Есть!
– Вася, дай мой ватник.
Если водитель и удивился такой просьбе, виду он не подал. Осокин скрылся в танке, и через некоторое время из люка высунулась ватная куртка – перемазанная грязью и маслом. Петров расстегнул ремень, снял портупею и скинул полушубок:
– На, держи.
Щелкин неуверенно принял новенький полушубок.
– Осокин, брезент!
Водитель вздохнул и снова начал копаться в танке, послышался возмущенный возглас Безуглого, и механик подал командиру третий кусок брезента, который он раздобыл неведомо где вдобавок к двум штатным.
– И это, – старший лейтенант бросил брезент на руки Щелкину, – укутайте его, укройте, ночью положите к костру, но пока обстановка не прояснится, эвакуировать его не сможем.
– Есть.
Старший лейтенант быстро надел ватник. Тяжелая куртка, остывшая в танке, холодила тело через гимнастерку, но если натянуть поверх нее шинель – будет почти тепло. Нельзя сказать, чтобы в последние два дня сильно морозило, но если сидеть неподвижно в башне, тепло уходит. Петров подумал, каково пехоте в окопах, и вздрогнул.
– Слушай, младший лейтенант, а ты сам откуда будешь? – спросил комвзвода, застегивая пуговицы.
– Из Алма-Аты, – ответил через плечо Щелкин. – А вы?
– Давай на «ты», – сказал Петров, натягивая рукавицы. – Меня Иваном зовут. Потому что из Иваново.
– А я – Виталий, – кивнул командир пехотинцев и зашагал к своим окопам.
Петров залез в танк. В машине было холодно, но хотя бы не дуло.
– Полушубок раненому отдал? – спросил снизу радист.
– Да, – коротко ответил старший лейтенант.
– Я так и думал. Шинель на ватник надень – теплее будет.
– Вот без тебя бы не догадался.
Минут тридцать сидели молча, потом Безуглый, которому, похоже, тишина стала невмоготу, сказал:
– Как под Орлом прямо.
Это ожидание и впрямь было похоже на то, трехнедельной давности, – шоссе, засада, томительно тянущиеся часы. Но теперь на позиции были только три «тридцатьчетверки», а всей пехоты – десять человек.
– Да… Почти.
Безуглый понял, что командир к разговору не расположен, и умолк. Петров медленно поворачивал перископ, осматривая поле и шоссе. На дальнем гребне показалась черная точка, и старший лейтенант почувствовал, что по спине ползет знакомый холодок. Точка скатилась вниз, за ней показалась вторая.
– Приготовиться, – скомандовал он.
– Что там? – спокойно спросил Осокин.
– Мотоциклисты, – ответил командир, – разведка. Протасов, осколочный.
Наводчик открыл тяжелый затвор и зарядил орудие, затем с усилием потянул его вверх. Затвор с лязгом стал на место.
– Безуглый, вызови комбата, – приказал старший лейтенант.
Всего он насчитал четыре мотоцикла – в общем-то ерунда, хуже было то, что сразу за ними показались два маленьких приземистых броневичка. На броневичках могло быть радио, а значит, бить их следовало первым снарядом, иначе могут сообщить, откуда стреляют. Во взводе рация стояла только на танке Петрова, остальным придется действовать на свое усмотрение в соответствии с отданными перед боем приказами. Приказы были очень простыми: первым открывает огонь командирская «тридцатьчетверка», Луппов бьет по замыкающим, Лехман по середине. Оставалось решить главный вопрос: стоит ли раскрывать засаду ради того, чтобы уничтожить четыре мотоцикла и два бронеавтомобиля.
– Безуглый, связь есть? – спросил командир.
– Связь есть, но она не работает, – невозмутимо ответил радист.
– Ты что, охренел? – рявкнул старший лейтенант.
– Далеко, я же говорил, – объяснил сержант. – Не могу вызвать. Тогда получилось, а сейчас – может, они машину передвинули.
Петров понял, что решение придется принимать ему.
– Ладно, – пробормотал комвзвода.