I love Dick

32. Мы немного поболтали, выпили сока. Тебе понравилась перестановка, которую я сделала в комнате мотеля. (Она была завалена талисманами и арт-объектами, которые мне подарили мои лос-анджелесские друзья, справедливо полагая, что я нуждаюсь в защите.) Мы рассмотрели исцарапанную желтую картину Сабины Отт и фотографию Дэниела Марлоса; на ней люди с дилдо в виде бананов стояли посреди пустыни. Она заинтриговала тебя негетеросексуальными образами секса, но тебя немного напрягло то, что члены могут быть мишенью для шуток. Приклеенные скотчем к стене фотографии Кита Ричардса и Дженнифер Харбери (лейтмотивы этой бредовой истории о моей вымышленной ковбойской любви к «Дереку Рафферти») не остались незамеченными. Мы еще немного поговорили, и ты объяснил, что не обращал на меня внимания вчера на открытии выставки из-за того, что все становилось слишком соотнесенным между собой. Я поняла. Потом мы оба проголодались. За обедом в соул-фуд-ресторане на бульваре Вашингтон я рассказала тебе о провале моего фильма. Потом ты признался, что последние пару лет перестал читать. Это разбило мне сердце. Снаружи скрежетал субботний день восточной Пасадены. Ты заплатил, и мы поехали в заповедник за Лэйк-авеню на моей арендованной машине.

«Ну поехали в Баттерфлай-Крииииик!»

Мы шли по грунтовой дороге вдоль еще зеленой горы и все между нами выровнялось. Ты казался таким открытым. Ты рассказал мне все о двенадцатилетнем себе – мальчике, сидевшем на краю спортивной площадки где-то в Мидлендс, читающем на латыни истории о великих императорах и войнах. Ты прочел свой путь в мир точно так же, как мой муж. Ты рассказал мне о других событиях твоей жизни и о том, что ты оставил позади. Ты был так несчастлив. Эмоциональное соблазнение. Солнце было очень теплым. Когда ты снял рубашку, казалось, ты ждешь, что я дотронусь до тебя, но я сдержалась. Желать ответственно. У тебя была такая мягкая, такая бледная кожа, как у инопланетянина. «Тихий океан начинается здесь», – сказала я. Ландшафт на холме напомнил мне о Новой Зеландии.

Broken-down kitchen at the top of the stairs
Can I mix in with your affairs?
Share a smoke, make a joke
Grasp and reach for a leg of hope

Words to memorize, words hypnotize

Words make my mouth exercise
Words all fail the magic prize
Nothing I can say when I’m in your thighs.[39]

На холме в Пасадене нет бабочек. Но если выйти к поляне, там будет водопад, и именно там я сказала тебе, как я тобой восхищаюсь, а ты сказал или намекнул, что я помогла тебе осознать некоторые вещи в твоей жизни. И все казалось податливым, как ветка кипариса, хрупким, как скорлупа.

33. Солнце слепило нам глаза на парковке возле мотеля «Вагабонд», когда ты спросил, позвоню ли я тебе еще раз до своего отъезда из Лос-Анджелеса. Может, мы сможем поужинать. Мы обнялись, и я отстранилась первой.

34. Воскресенье, девятое апреля. Запись в блокноте после того, как я навестила Рэя Йохансона в Элизиан-парке: Блаженство.

35. Я позвонила тебе в понедельник вечером. Я должна была улетать в десять вечера во вторник. «Шизофреник буйно реагирует, когда на него пытаются хоть как-то повлиять. Это случается потому, что отсутствие границ эго не позволяет ему остановить процесс идентификации» (Рохейм). Шизофреник – это сексуальный Киборг. Во время звонка ты был холоден, саркастичен, удивился, что я позвонила. Я бросила трубку вся в поту. Но я не могла улететь вот так, я должна была попробовать все исправить.

Я позвонила тебе снова, извинилась. «Я – мне просто нужно спросить у тебя, почему ты говорил так дистанцированно и оборонительно».

«Хм, – сказал ты, – не знаю. Оборонительно? Я просто кое-что искал в комнате».

Visions of you visions of me
Things to do things to see
This’s my way to cut it up
You better wait a minute honey
Better add it up

.[40]

До посадки в самолет меня стошнило два раза.

36. Дорогой Дик,

женщина не остров-есса. Мы влюбляемся в надежде ухватиться за кого-то, чтобы не упасть,

С любовью, Крис

Дик пишет ответное письмо

В конце августа Крис закончила писать «Итого». На следующее утро она случайно порезала правую руку о разбитое стекло. От пореза остался выпуклый шрам. Она знала, что «Итого» будет последним письмом.