I love Dick

Пара начинает совместно работать над billets-doux Дику. Сначала они просто показывают письма друг другу, но когда пачка разрастается до пятидесяти, потом до восьмидесяти, потом до ста восьмидесяти страниц, они начинают обсуждать арт-проект в духе Софи Калль, в рамках которого они представят рукопись Дику. Возможно, развесив письма на кактусах вокруг его дома и записав на видео его реакцию. Или, возможно, Сильвер мог бы прочесть их вслух на семинаре по критическому анализу в университете Дика в марте? «Это может стать шагом в направлении интердисциплинарного перформанса, который ты поощряешь», – пишет он в одной из самых мрачных своих записок к Дику (с. 37). Когда Крис все-таки передает Дику письма, все «становится странным» (с. 156). К тому моменту письма сами по себе стали арт-формой, способом достичь чего-то, что не имеет практически ничего общего с Диком. «Считайте язык цепью означающих», – пишет Крис, отсылая к Лакану (с. 231). И здесь вы можете буквально увидеть, как работает цепь означающих, когда письма Крис приоткрываются, чтобы включить в себя эссе о Р. Б. Китае, шизофрении, Ханне Уилке, Адирондаке, Элеанор Антин, гватемальской политике. «Дорогой Дик, – пишет она в какой-то момент, – наверное, в какой-то степени я тебя убила. Ты стал Дорогим Дневником…» (с. 82).

Если Крис метафорически «убила» Дика, превратив его в «Дорогой Дневник», Дик – когда он в конце концов отвечает – стирает Крис. Несмотря на то, что он, судя по всему, занимался с ней сексом по крайней мере дважды и разделил с ней несколько длинных бесед («счета за междугородние звонки заполняют пробелы в моем дневнике» (с. 228)), он придерживается мнения, что не знает ее и что ее обсессия основана исключительно на «двух не то чтобы задушевных или выдающихся встречах, произошедших в разные годы» (с. 259). В конце книги, как замечает почти каждый рецензент, Дик отвечает, адресуя свое письмо Сильверу, но не Крис. «В этом письме, – пишет Анн-Кристин д’Адески, –

он делает ошибку в ее имени и кажется больше озабоченным спасением отношений с Сильвером, которым нанесен урон. Он выражает сожаление, дискомфорт и злость от пребывания в статусе любовного объекта в их игре и ожидает, что они не опубликуют переписку. “Я не разделяю твое убеждение, что мое право на личную жизнь должно быть принесено в жертву этому таланту”, – пишет он Сильверу. Ответ Крис более отрывисто-груб. Ей он отвечает ксерокопией письма, написанного ее мужу. Это фантастический акт унижения, недвусмысленное Fuck You».

Но это также и уместная литературная развязка для приключения, которое до какой-то степени было инициировано Сильвером. Первое любовное письмо в этой книге было написано не Крис, а ее мужем. Одна из вещей, которые этот «роман» разоблачает, – это степень, в которой женщины в классическом жираровском треугольнике играют роль проводника гомосексуальной связи между мужчинами, отмечает Ив Седжвик. «Все письма – это письма о любви», – пишет Сильвер Дику, и его первое письмо определенно обнажает желание близости, которая переходит границы обычной гетеродружеской профессиональной переписки. «Наверное, виноват пустынный ветер, вскруживший нам головы в тот вечер, – пишет Сильвер, – а может, тяга придать жизни слегка литературный вид. Я не знаю. Мы виделись пару раз, и я проникся к тебе большой симпатией, мне захотелось сблизиться» (с. 20). Гомосоциальный тон письма, так же как и страх Сильвера быть похожим на влюбленную девчонку, определяет «игру» как игру соревнования и близости между мужчинами. Неудивительно, что Крис, чья влюбленность в Дика, казалось бы, запускает приключение, чувствует себя «реактивной… Тупой Пиздой, фабрикой эмоций, вызванных всеми мужчинами мира» (с. 21). Когда Дик все-таки отвечает, он закрепляет за ней периферийную позицию. Игнорируя все случившееся между ними, он отвечает на первое письмо Сильвера, прибегая к языку, который иллюстрирует, как замечает д’Адески, то, что он «кажется больше озабоченным спасением отношений с Сильвером».