И Маркс молчал у Дарвина в саду

– И чем занимается ваш Фредди?

– Живет здесь, в Лондоне. В Ист-Энде. Работает токарем. К сожалению, я слишком редко его вижу.

По лицу Ленхен катились слезы. Она передала фотографию доктору Беккету, увидевшему на ней крепкого молодого человека с густыми черными-пречерными волосами. И такими же сверкающими глазами. И смуглой кожей. Доктор открыл рот, но сглотнул, не произнеся того, что хотел.

– Говорите прямо, что видите.

– У вас общий сын?

– Да. Сразу после рождения мне пришлось его отдать. Он вырос у приемной матери. Энгельс ее вознаградил. Он даже публично признал свое отцовство, чтобы защитить Мавра. Поэтому его и зовут Фредди. Фредди долго не знал, что я его мать. А со своим настоящим отцом до сих пор не знаком. При том что они похожи до смешного.

– С этим не поспоришь.

– Он не стал даже смотреть на Фредди, когда я родила его у себя в комнатке. Мавр не любит Фредди. Когда сын хочет со мной повидаться, ему приходится прокрадываться через вход для посыльных. Но последний раз он приходил два года назад.

– Мне искренне жаль, – сказал заметно озадаченный доктор Беккет.

– Понимаете, мы договорились. Мавр не мог прокормить даже собственную семью. Когда я ходила беременная, он неделями плевался. И фурункулы вскакивали у него один за другим. Как я могла выставлять какие-то требования? Он был раздражен больше обычного. Несколько месяцев беременность удавалось скрывать. Но потом наступил день, когда мне пришлось объясниться с фрау Женни. Мы рожали почти одновременно, она в седьмой раз и произвела на свет мертвого ребенка. Представьте, семь родов за тринадцать лет. От постоянных переездов, необходимости хоть как-то сводить концы с концами, всех материальных трудностей, похорон детей нервы ее были на пределе. Нет в этой семье счастья.

Доктор сначала отставил чашку с чаем, затем чемодан и без разрешения сел на стул. Он молчал. Ленхен разрыдалась. Что побудило доктора опять встать и тепло обнять Ленхен за плечи. В следующий раз он принесет шарики и для нее, сказал Беккет. Честно признаться, он потрясен.

– Мы месяцами молча обходили друг друга. А ведь своих детей Мавр очень любит.

Доктор Беккет налил Ленхен чаю. Заверил, что все ее тайны останутся при нем. Ленхен, взяв кухонное полотенце, отерла лицо и тоже села на стул.

– Из-за Эдгара он плакал.

– Кто такой Эдгар?

– Его любимец. Мавр тогда чуть не упал в могилу. Мне даже показалось, как будто от отчаяния хотел прыгнуть вслед за умершим сыном. Совсем потерял рассудок. Энгельс удержал его в последний момент. – Щеки у Ленхен резко ввалились. – Нельзя представить себе более тесной связи между отцом и сыном. Все звали его Муш. Он от рождения был слабым ребенком. Но жизнерадостным. Видя, что родители в мрачном настроении, так как опять нечего есть, а все серебро уже отдано в ломбард, Муш своим ангельским голоском пел смешные песенки. Он всегда хотел, чтобы мы радовались. У него открылась чахотка. Когда он в Страстную пятницу умер у Мавра на руках, как раз зазвонили колокола. Это взбесило Мавра. Он держал мертвого ребенка и пытался перекричать колокольный звон: понятно же, Бога нет! Иначе как мог его ангел так долго страдать? А вот теперь умереть? Такого не забыть. Когда пришел могильщик забрать Муша, тот лежал на комоде в коридоре, завернутый в скатерть. На гроб денег не было. Мавр сидел на лестнице и, запустив руки в шевелюру, кричал. Он сидел так много часов. И обрадовался, когда у него началась мигрень. Потом еще заболели зубы, и он сказал: от горя, дескать, существует единственное действенное средство – физическая боль. – Глаза Ленхен запали глубоко в глазницы. – О том сыне он плакал.

Доктор Беккет кивнул. Наступила тишина, оба неотрывно смотрели на фотографию Фредди.

– Вам надо поговорить с сыном. Нехорошо жить с такими недосказанностями – ни ему, ни вам. И мистеру Марксу, кстати, тоже. Ложь, как гнойник, когда-нибудь прорвется.

Партия на бильярде

Шар заскочил в лузу. Несколько шумно, потому что, перед тем как упасть, ударился о борт. Пока его импульс не погас, прикрепленная к лузе мелкоячеистая сетка болтала в разные стороны свой красный улов.

Чарльз задумался: как же так получилось? Вообще-то он собирался легонько подтолкнуть красный шар, но удар не удался и шарахнул так, что шар не покатился, а запрыгал. Уже не в первый раз он мог просто перепрыгнуть через борт, маленькие впадинки на котором свидетельствовали о неумении игрока. Некоторое время назад Эмма, сильно напуганная грохотом в соседней комнате, велела убрать с сервировочного столика тонкие рюмки для шерри. Ее не радовала мысль о том, как в них влетит бильярдный шар.

Чарльз сказал Джозефу, что нужно только точно просчитать траекторию, тогда, даже подпрыгнув, шар попадет в цель. Джозеф в это солнечное октябрьское утро не получил удовольствия от шутки хозяина, которую слышал далеко не впервые. Ему было не до игры, поскольку что-то заклинило в пояснице; в итоге чуть пострадала его неизменно предупредительная вежливость, выражавшаяся и в гибкой спине тоже.