И Маркс молчал у Дарвина в саду

– Возможно, и так. Но почему все набрасываются на то, чего я не писал и не говорил? Я никогда не сказал ни слова против религии.

– Но лишь поскольку вы, будучи джентльменом и дипломатом, не хотели выносить на публику еретические мысли. Но тем не менее они, скажем так, притаились в ваших трудах. А по вашему признанию, когда мы беседовали с глазу на глаз, в ходе работы и вы утратили христианскую веру.

Дарвин счел за лучшее промолчать.

– Мне, студенту медицины, тоже думалось, что изучение эволюции повлияет на библейскую веру. Когда вышла ваша книга о видах, мне было двадцать лет. И от меня не укрылось, с какой предвзятостью профессора Кембриджа отнеслись к новым научным открытиям. Не мне вам объяснять.

Кто-то поскребся в дверь. Дарвин встал и впустил Полли. Она дважды ткнулась ему носом в ногу и улеглась под бильярдным столом. Доктор сказал:

– Маркс прекрасно может использовать вашу работу для своей.

– Но мне он не нужен. – Дарвин опять сел.

– Пару дней назад мне вдруг стало ясно, что связь между вашими теориями носит звучное название. А именно – рай.

– Вы хотите меня помучить?

– Нет, я ваш врач и хочу, чтобы вам было хорошо. Также не намерен сыпать соль на известные мне раны. Напротив, обещаю, вам тут же станет лучше, поскольку вы, по всей вероятности, найдете для этого Маркса вместе с его коммунизмом более точное место. Мне кажется, было бы очень интересно подумать, почему он с такой жадностью хватается за вашу теорию. Я попытаюсь объяснить, только, пожалуйста, не придавайте моим словам слишком большого значения.

Дарвин покряхтел, а доктор с некоторой гордостью принялся излагать ему свои мысли по поводу Эдема.

– Устранив библейского Создателя, который за шесть дней создал мир со всеми его обитателями, вы, мистер Дарвин, не пошевелив и мизинцем, покончили с остальными мифами Священного Писания. Ибо если главный акт творения разоблачен как сказка, почему же остальные библейские истории должны быть истинны? Зачем же кому-то после этого верить в потоп? Или в Моисеевы скрижали. Но прежде всего – почему по ту сторону смерти непременно должен быть рай?

Дарвин, пошатнувшись, встал, опять натер кий мелом и, возобновляя игру, стал искать у стола выгодную позицию. Пытался так, пытался эдак, но никак не мог найти верное положение. Наконец решил ударить белым шаром о борт в надежде на то, что, откатившись, он разобьет неудачное скопление нескольких шаров и высвободит желтый. Чарльз низко наклонился, и борода коснулась борта. Последовавший удар не принес освобождения. Собравшиеся в одном месте шары улеглись еще хуже. Дарвин, недовольный, опять сел и, почти не шевеля губами, спросил:

– И что дальше?

– Вы, дорогой Дарвин, создали пустоту, которую теперь могут заполнить эти марксианцы.

– Если мертв Бог Библии, это не значит, что мертв Бог вообще. Такой взгляд на мир представляется мне несколько упрощенным.

– Верно, но наша культура все-таки очень давно верит в библейского Бога. Именно с Ним связано наше представление о рае. Не имея больше возможности надеяться на прекрасную жизнь после смерти, люди в конце концов начнут бороться за хорошую жизнь здесь. Когда после смерти не ждет никакая награда, уровень готовности к страданиям стремительно понижается.

Дарвин залпом допил виски.

– И что дальше?

– Теперь в игру вступает Маркс. Он хочет не только того, чтобы люди жили лучше, зарабатывали на пару фунтов больше и работали на пару часов меньше. Он обещает им рай на земле. Никого больше не будут эксплуатировать. Все свободны, равны, никакого голода, все вправе делать что хочется. Иллюзорное блаженство в раю Бога преобразуется в сотворенное человеком счастье на земле.

– Какая дерзость. Если вспомнить начало нашего разговора, это еще страшнее, чем заблуждения профсоюзов.

– Марксианцы терпеть не могут профсоюзы! Потому что те хотят не разрушить существующий строй, а найти компромисс в рамках капиталистической системы.

– И что дальше?

– Во время своего последнего визита на Мейтленд-Парк-роуд я узнал от экономки, что Маркс родился в еврейской семье, он из рода раввинов. Если бы евреи не находились в Германии в таком отчаянном положении и семья поэтому не была вынуждена перейти в христианскую веру, Карл Маркс мог стать раввином Трира. Ничто не доставило бы большей радости его матери.

– А он живет эмигрантом в Лондоне. В самом деле примечательная судьба. – Голос Дарвина зазвучал крепче.

– Да, я тоже так думаю. Интуиция говорит мне, что этот почти-раввин не случайно провозглашает рай на земле. Избранный народ он, кстати, тоже себе нашел – народ рабочих. Поскольку перед пролетариатом стоит историческая задача навсегда освободить человечество от подневольного труда.

– Он в самом деле так пишет? Я не знаю его сочинений, а «Капитал» держал в руках довольно давно. – В глазах Дарвина появилось лукавство, лицо чуть порозовело.