И Маркс молчал у Дарвина в саду

Рюмка Маркса опять была пуста, а самочувствие прегадким. Он посмотрел на хозяина, реплику которого, видимо, пропустил, и проследил, как тот, развернув салфетку, элегантным жестом положил ее на колени. Маркса ужалила зависть. Доктор Беккет, вспомнилось ему, рассказывал о новой книге Дарвина, выходящей в свет в ближайшие недели. Как старику это удается? Десятилетиями писать книгу за книгой? Карл отчаянно тосковал по восхитительному чувству, когда держишь в руках свой новый труд. Даже если книга про дождевых червей. Нет, так далеко он все же не зашел бы.

Суетливо жестикулируя, Маркс проигнорировал вопрос Эммы и решил, несмотря ни на что, не упускать шанс и присмотреться к Дарвину. Все-таки, надо с сожалением признать, знаменитый на весь мир человек, намного известнее, чем он сам. Тем не менее для прогресса человечества изучение истории природы куда менее важно, был убежден Карл, чем его анализ истории общества.

Теперь доктор Бюхнер понял своего друга Эрнста Геккеля, который после визита в Даун-хаус говорил ему, что Дарвин – добрый и мягкий человек, а вот супруга весьма бойка на язык. И окоротить ее трудно, поскольку уверенность миссис Дарвин имеет истоком династию Веджвудов, обеспечившую даже своих женщин деньгами без меры и образованием. Не говоря уже о расставленных на столе тарелках и мисках.

Мистер Эвелинг все еще изображал беззвучную рыбу, то открывая, то закрывая рот, но не зная, в каком направлении плыть. На такие бурные воды он не рассчитывал. Популяризатор воображал себе познавательную беседу о сложных отношениях религии, науки и политики, в ходе которой господа будут обмениваться мнениями, хозяйка будет помалкивать, а никаких священников вообще не будет.

Кроме того, он толком не понимал, почему его обычно такой драчливый и весьма склонный к словесным грубостям тесть не осадил как следует миссис Дарвин. Впрочем, по соображениям учтивости он не возражал. Он видел, как бледен Маркс, и объяснял его молчание плохим самочувствием.

Пока Джозеф обносил ароматным супом-пюре из артишоков, Маркс укрепился в упрямом намерении получить удовольствие от еды. Он никогда ничего не имел против ужина с несколькими сменами блюд в сопровождении разнообразных тонких напитков. Любил шампанское и аристократическое происхождение своей жены, урожденной фон Вестфален, провозглашаемое им при любой возможности. И ненавидел долгие годы лишений, когда Ленхен приходилось носить в ломбард фамильное серебро Женни, а еще посуду, лен и даже его сюртук.

Преподобный Гудвилл тоже с явным удовольствием поглядывал на дымящийся суп.

Маркс, как он это умел, собрался, и ему вдруг захотелось уесть миссис Дарвин, а заодно сидевшего с ней рядом священнослужителя. Он нацепил монокль на более близорукий глаз, прокашлялся и слишком громко сказал:

– Миссис Дарвин, вы хотели знать мое мнение о труде вашего мужа. Я ценю его воззрения на природу за complete безбожие! Deus mortuus est. Просто потрясающе. Просто потрясающе.

Из намеков доктора Беккета он понял, что в доме Дарвинов это тема непростая.

Эмма подняла правую руку, как будто хотела выговорить школьнику, и призвала к молчанию. Хоть и помрачнев, но вовсе не собираясь из-за вздорной реплики отказываться от своего намерения, она сложила руки, посмотрела на Томаса Гудвилла и дала ему знак прочесть застольную молитву. Поскольку теперь, ввиду горячего супа, предстояло более важное дело, чем парировать безбожные высказывания слишком шумного немца, священник опустил глаза, перекрестился, посмотрел на Эмму, которая закрыла глаза, на Маркса, который открыл рот, и ясным голосом произнес:

God is great, and God is good,
And we thank him for our food;
By his hand we all are fed;
Give us, Lord, our daily bread.
Amen.

Едва молитва закончилась, Гудвилл и Эмма развели руки и хором сказали:

– Господу Богу слава и благодарение!

Поскольку они сидели рядом, их руки встретились сразу. Но другой рукой Эмма тщетно водила по воздуху, поскольку мистер Маркс и не думал повторять ее движения. Эта отдававшая беспомощностью однобокость была за столом не единственной. Чьи-то руки встретились, чьи-то повисли в пустоте. Доктор Бюхнер, не желая выпасть из роли и отвечая требованиям здешних застольных обычаев, взял влажную руку Дарвина.

– Приятного аппетита, – пожелал хозяин дома.

И все руки опустились. Его спрашивали, над чем он работает, начал Дарвин, теперь он с удовольствием ответит на вопрос. Никто такого вопроса не помнил. Дарвин благожелательно посмотрел на Маркса и тут же завел рассказ про дождевых червей. Правда, все взяли ложки, и за столом стало слишком шумно, чтобы внимательно слушать.