И Маркс молчал у Дарвина в саду

Доклад длился и после супа, его прервал лишь Джозеф, подавший треску под устричным соусом. Маркс, опять укрывшись за стеной молчания, обрадовался сочному белому вину к рыбе, и не слушал. Томас Гудвилл тихо похвалил кухню и шепотом попросил Джозефа передать там привет. Мистер Эвелинг обводил собрание возбужденным взглядом. Он не мог дождаться, когда же дело наконец дойдет до существенных вопросов. Только бы миссис Дарвин своими бесцеремонными замечаниями не отравила всю атмосферу. Он глубоко сожалел, что мистер Дарвин во время такой важной встречи оказался неспособен призвать жену к порядку. Тот как раз рассказывал о результатах ночных экспериментов со светом, и терпение мистера Эвелинга лопнуло:

– Я поражен тем, что вас больше интересует жизнь под землей, чем на земле. Особенно сегодня, когда за столом сидят три человека, отдающие свои силы политическому развитию общества.

Что не на шутку смутило вежливого доктора Бюхнера, то и дело кивавшего в знак согласия с Дарвином. Маркса же восклицание оживило. На жуткой тарабарщине он заметил, что не следует забывать и преподобного, интересующегося жизнью над землей.

Эмма вспыхнула, но Чарльз отразил атаку, продемонстрировав доброжелательную нечувствительность. Он неторопливо вытер салфеткой рот и бороду, аккуратно, будто бесценную старинную карту, сложил ее и сказал, что регулярно возвращался к этой теме больше сорока лет, но в последние месяцы занимался только изучением нежного живого существа и лишь недавно закончил о нем книгу. Любопытно, как через несколько дней ее воспримет общественность.

Дарвин отпил вина и продолжил. Он готов объяснить, что кое-кому, судя по всему, трудно понять. Глубоко изучая одно, в данном случае червя, можно – pars pro toto – узнать нечто, касающееся жизни в целом. Как именно живому существу удается умно приспособиться к окружающей среде? Выработать в себе лучшее. И при этом оказаться полезным остальным. Например, незаметному червю, который дарит людям пахотный слой почвы и тем самым вкуснейшие плоды земли. Кроме того, размельчение песка в жевательных желудках дождевых червей имеет огромное значение с геологической точки зрения.

Эмме приходилось выбирать меньшее из двух зол: отвратительный спор о Боге или утомительную лекцию о lumbricus‘е. Ибо как дождевые черви, прилежно поглощая песчинки и активизируя свои внутренности, выполняют сложнейшие земляные работы, так Чарльз, переварив невероятное количество фактов, производил периоды такой длины, что коли уж они раскрутились, остановить их было сложно. Кроме того, к ее раздражению, они буквально повторяли книгу о червях, корректуру которой она держала не один раз.

Дарвин, с радостью отметивший, что за рассказом его спотыкающееся сердце успокоилось, тем охотнее продолжал:

– Я бы, кстати, хотел, чтобы мои рассуждения воспринимались именно с научной точки зрения. Важнейший вопрос, который обязан ставить перед собой любой естествоиспытатель, препарирует ли он кита или вошь, классифицирует гриб или одноклеточное, звучит так: каким законам подчиняется жизнь? Мне кажется сомнительным, когда при занятиях философией или даже политикой вооружаются инструментарием естественных наук.

Бюхнера будто застигли на месте преступления, поскольку недавно, обращаясь к немецким социал-демократам, он приводил в пример идеальную организацию труда в муравьином государстве. Доктор осмелился заметить, что, по его опыту, изучение животных может быть весьма поучительно для людей. Как раз его книга «Психическая жизнь животных», в которой он ссылается на муравьиный народ, и статья «Социал-демократия и жизнь рабочих в царстве животных» имели в Германии большой резонанс. Ведь для достижения собственных целей люди алчут научной пищи для размышлений!

Произношение у доктора было скверное, но словарный запас неплохой, и, замечая, что его поняли неправильно, он повторял фразы несколько громче. Все, что ли, немцы так орут, задумалась Эмма, с ужасом вспомнив рык Эрнста Геккеля, побившего что Маркса, что Бюхнера на пару децибел.

Разумеется, алчут, сказал Дарвин, а возможно – он с улыбкой поднял бокал, – и жаждут. Но его никто не вовлечет в соблазн эту жажду утолить. Он терпеть не может все перемешивать, нельзя использовать животных для того, чтобы читать нотации людям. Он предпочитает восхищаться способностями животных. Мозг муравья, например, – тут он вставил «уважаемый доктор Бюхнер», – меньше крупинки соли.

С достоинством великого старика Дарвин указал на стоявшую подле него серебряную солонку. Все глаза проследили за его рукой, и этот простой жест привел к тому, что лишь при помощи сравнения размеров все мировоззренческие спекуляции вернулись на научную почву. Когда Чарльз взял ложечку в солонке, наполнил ее солью и медленно обсыпал кристалликами рыбу – остальные уже давно с ней расправились, – Эмма улыбнулась одной из своих самых тонких улыбок.