…И мы станем единым целым. Благодаря и вопреки. Так вот она какая – любовь!

Хауелл аж покраснел от такого вопиюще возмутительного поведения. Мало того, что эти двое нарушили всё что можно, а, вернее, нельзя, воспользовавшись его дружбой, они ещё и усадили с собой за стол индейца (!), а теперь предлагают ему – сыну адмирала, посвященного в рыцари английской короной, наконец, хозяину Филадельфии и всей Пенсильвании, сесть с индейцем за один стол! Хауелл с бешенством переводил взгляд с невозмутимо сидевшего за столом доктора на напрягшегося индейца, а потом на разом побледневшую нянюшку, которая встала между своим «дорогим мальчиком» и рыжеволосой гостьей в явно защищающей позе. В столовой повисла тяжёлая пауза.

Индеец встал из-за стола и с прямой спиной вышел из комнаты. За ним выбежала девушка. Смущённая Етта топталась на месте, не зная, как поступить ей.

– Етта, голубушка, поднимитесь наверх. Возможно, Дори понадобится ваша помощь, – ласково сказал няне док, а потом, уже обращаясь к гостю, добавил, подчёркивая тоном обращение к Хауеллу, – Мой друг! Присядьте! Нам надо поговорить.

– Вам не кажется, мой друг, что вы несколько задержались с этим предложением? – язвительно ответил Хауелл, продолжая кипеть возмущением, но за стол сел, хотя к чаю не притронулся.

– Вы, безусловно, правы! – наконец-то, смутился Боллард, но, тем не менее, твердо глядя в глаза другу, продолжил: – Я прошу у вас прощение за то, что не сообщил вовремя о своих гостях…

– Гостях?! – перебил Хауелл, – Вы индейца называете гостем? Кушаете с ним за одним столом? Предлагаете сесть за него же мне?

– А в чём, собственно говоря, дело? – скрестил руки на груди док, – Мы завоевателями пришли на их землю, вытеснили из домов их предков. И не вы ли, мой друг, говорили, что индейцы – тоже люди? Что надо жить с ними в мире? Не вы ли приложили столько усилий для прекращения кровопролития на этой земле? Не вы ли сидели за одним столом с индейцами, подписывая мирные договора?

– Я общался с вождями племен! – возразил Хауелл, но тон поубавил.

– Не вижу разницы! – пожал плечами Боллард, – Для истинного демократа, коим я, искренне надеюсь, вы являетесь, не стыдно сидеть за одним столом ни с сыном обедневшего дворянина, – сказал доктор, намекая на себя, – ни с простой крестьянкой, вырастившей вас, ни с дочерью пастора, ни с простым индейцем. И, кстати, если, уж, вам так будет легче, Непейшни – сын вождя племени осейджикау с северо-запада, который, к тому же, возглавляет Союз двенадцати дружественных племён.

Хауелла остудил страстный монолог всегда вежливого и спокойного доктора. Кроме того, последнее время он был одержим идеей объединения английских колоний²⁴, а будучи пацифистом, серьезно относился к проблеме мирного урегулирования конфликтов, что не возможно было осуществить без переговоров с индейскими племенами, заселяющими как север, так и юг Америки. И окончательно доктор добил Хауелла, сообщив, что индеец не только понимает английский язык, но и весьма бегло говорит на нём.

Когда в закипевшую поначалу голову Хауелла окончательно вернулся холодный разум, доктор рассказал всё, что успел узнать о Дори и Нэпэйшни сам за эти три дня.

История глупенькой английской девочки Дори, поломавшей свою жизнь из-за первой влюблённости, а потом её злоключения в Форти-Майл, не тронули Хауелла, как его нянюшку Етту, которая так близко к сердцу приняла рассказ девушки, что буквально сразу начала воспринимать её чуть ли не как родную дочь. И, соответственно, воспылала благодарностью к человеку, спасшему Дори от страшной смерти на костре, и полюбившему её больше жизни. Это было видно сразу. Для Хауелла история Дори ничего интересного и необычного не представляла. Если не половина, то, уж, треть точно, женского населения Нового Света могла поведать точно такую же историю.

Совсем другое дело Нэпэйшни. Сын вождя, создавшего и бессменно возглавляющего самый мощный союз индейских племён, слухи о котором с северо-запада дошли до юго-востока, пошедший против племени, против семьи, против всех устоев и верований своей жизни. И ради чего? Ради любви к рыжеволосой простушке?! Это было удивительно. И невольно вызывало сочувствие и уважение. Уважение за то, что смог оторваться от преследования, а оно, безусловно, было. Смог провести любимую пешком через полконтинента, избежав столкновений, как с колонизаторами, так и с регулярной армией. А главное – договорившись со всеми племенами индейцев, встретившихся на столь долгом пути. Всё это говорило о его мужестве, силе, уме и удачливости. Тех качествах, которые, как полагал Хауелл, помогли ему самому в непростом деле освоения новых территорий. И которые он искал хотя бы ещё в одном человеке, своём помощнике, в деле создания могучей страны от океана до океана. А вот нашёл в отсталом индейце. И, может быть, хорошо, что именно в индейце! Ведь начинать объединение английских колоний всё равно придётся с договоров о мире с коренными жителями – индейцами. И кто, как не их брат, краснокожий, знающий кучу наречий разрозненных племён и, в тоже время, понимающий английский язык, сможет помочь в этом Хауеллу?