Читаем И на дерзкий побег полностью

— Фриц, которого мы взяли, призёр Берлинской олимпиады тридцать шестого года по этому виду спорта.

— Да, — почесал затылок Лосев. — Как же я его догнал?..

…Спустя ещё час, прихватив пленных с мертвым бригаденфюрером и слитки, Артюхов с охраной убыл в Бреслау.

— Бывайте, мужики, — пожал на прощанье офицерам руки. — Кстати, меня переводят в штаб армии. Глядишь, ещё увидимся.

И усевшись в кабину, хлопнул дверцей.

На следующее утро зарядил дождь. После завтрака Лосев, сидя в кабинете, подписывал бумаги. Их стало много больше, как всегда бывает в мирное время. Тут же находился Орешкин.

— Ты что, их рожаешь? — недовольно пробурчал майор. — Уже пальцы затекли.

— Причем тут я? — шмыгнул носом. — Дивизия запрашивает. Раньше было шесть форм, а теперь десять. Писарь не справляется. Помогаю сам.

— Чернильные души, — скривился Лосев, подписав очередную бумагу.

Открылась дверь, появился Каламбет в мокрой плащ-палатке.

— Дежурный передал, тебя вызывает комдив, Николай Иванович, — отряхнув, повесил на крючок.

— Не иначе поощрит, — высказал предположение Орешкин.

— Потом догонит и ещё раз поощрит. Забирай, — отодвинул документы.

— А почему нет? — уселся на стул сбоку заместитель. — Операцию провели тактически грамотно, считай, без потерь. Да ещё прищучили эсэсовского генерала и золотой запас.

— Ладно, поглядим, — встал из-за стола Лосев. Натянул хромовую куртку с фуражкой, взял с сейфа планшетку и покинул кабинет.

Спустившись вниз, миновал дежурного, вышел наружу. Дождь кончился, всё дышало свежестью. На небе из конца в конец висела радуга. У открытого бокса водитель-сержант протирал тряпкой стекло «джипа».

— Заводи, Петрович, едем в штаб дивизии.

— Понял, — водитель уселся за руль. Лосев устроился рядом. Зафырчал мотор, тронулись, покатили к КПП. Солдат поднял шлагбаум, выехали из части, водитель прибавил газу.

— Красивые всё же здесь места, — озирая окрестности, сказал комбат.

— У нас не хуже, — отозвался водитель.

Был он родом с Белгородчины, возрастом за сорок и служил у Лосева автоматчиком ещё в штрафной роте. После реабилитации остался с ним, пересев на «джип», и теперь исправно крутил баранку.

— Что домашние, пишут? — снял фуражку комбат.

— Угу, — переключил скорость. — На неделе получил от жены письмо.

— Ну и как они там?

— Тяжко. Отступая, немцы сожгли село, живут в землянках. Землю пахали на себе, с грехом пополам отсеялись.

— Как это на себе? — повернул голову комбат.

— Да как? Пять баб в упряжке, одна за плугом. Такие вот дела.

Замолчали. Ровно гудел мотор, под колеса уносилась мокрая лента асфальта.

— Товарищ майор, — прервал молчание шофер. — Когда начнут увольнять в запас? Очень уж домой охота.

— Уже начали. Список батальона в дивизии. Ты там в первой очереди.

— Спасибо, — растроганно засопел носом.

Через полчаса въехали в Бреслау.

Штаб находился в центре в одном из уцелевших зданий. На площади пленные разбирали баррикады. Въехали в охраняемый двор, там стоял десяток автомобилей с мотоциклами, припарковались рядом.

— Жди меня здесь, — выпрыгнул из кабины Лосев и, одернув гимнастерку, направился к входу.

Миновав стоящего у двери часового, вошёл внутрь, кивнул говорившему по телефону дежурному, взбежал по ступеням на второй этаж. Прошагав длинным коридором и здороваясь со знакомыми офицерами, вошёл в приемную, доложился адъютанту.

— Присядьте — ответил щеголеватый, с усиками капитан и снял трубку одного из телефонных аппаратов.

— Товарищ полковник, майор Лосев прибыл. Слушаюсь, — опустил на рычаг. — Обождите.

Лосев присел на один из стульев у стены, потянулись минуты ожидания.

Нового комдива не любил. Дивизию тот возглавил в январе 45-го, прежний, генерал-майор Круглов, ушел на повышение. С этим же отношение не сложились.

В отличие от Круглова, благоволившего штрафбату и считавшего его самым боеспособным подразделением, Шмыгаль, так звали полковника, окрестил его личный состав уголовниками. При первой возможности бросал в бой, рапорта Лосева о награждении отличившихся и реабилитации раненых подписывал со скрипом.

Как-то раз Лосев в сердцах высказал ему всё, за что комдив хотел снять его с батальона. Отстояли начальник штаба и куратор из «СМЕРША».

Минут через десять из начальственного кабинета появился упитанный финансист с папкой, просеменил к выходу.

— Теперь вы, — кивнул адъютант на обитую черным дерматином дверь.

Встав и пройдя к ней, отворил.

— Товарищ полковник! — сделал несколько шагов вперед. — Майор Лосев по вашему приказанию прибыл, — поднял к виску руку.

Сидевший в дальнем конце кабинета под портретом Верховного комдив сдвинул брови. Был он лет на семь старше, с глубоко сидящими глазами и бритой головой.

— Ты что себе позволяешь, мать твою?! — грохнул по столу кулаком.

— Не понял? — в свою очередь нахмурился майор.

— С час назад мне звонил военный прокурор! За что изувечил польского офицера?!

— Не увечил. Чуть повоспитывал. Хамски себя вёл, — глядя поверх головы начальника, ответил Лосев.

— Издеваешься!? — тот налился краской.

— Попрошу на меня не орать, — тихо сказал майор. И было в его голосе что-то, отчего комдив сбавил пыл.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза