И на дерзкий побег

Простояли так два часа, потом преследователи вернулись. За собой тащили подобие волокуш из кедровника, на них два окровавленных тела. Остановились перед этапом, лейтенант в белом полушубке проскрипел к ним валенками. Молча осмотрел, а потом развернулся к заключенным.

— От нас можно убежать только так! — ткнул в убитых рукавицей. — Есть ещё желающие?!

Молчание было ответом.

— То-то же, — харкнул в снег. — Этих прицепить впереди, — бросил старшине: — Продолжать движение!

Спустя короткое время этап снова понуро двигался вперёд. За головными санями тащили волокушу с беглецами, таращившимися в небо мёртвыми глазами. Через час подобного назидания трупы отвязали, и солдаты забросили их в последние сани.

— И чего они, дурни, побежали? — покосился Трибой на сани с покойниками.

— Не иначе от безысходности и тоски. Я такое уже видел, — скрипя рядом валенками, отозвался Шаман.

В прежние отсидки ему приходилось наблюдать, как доведённые до отчаяния люди шли на колючую проволоку под пули часовых или кончали жизнь самоубийством.

На десятые сутки впереди открылись уходящие вдаль пространства, сплошь покрытые лесами. У горизонта туманились гольцы, над всем — свинцовое небо.

— Тайга, — затрепетал ноздрями Узала.

Лосев с Трибоем переглянулись, Громов тяжело вздохнул, Шаман же мрачно продекламировал:

Пятьсот километров тайга,

Где нет ни жилья, ни селений,

Машины не ходят туда —

Бредут, спотыкаясь, олени.

Местность, к которой вышли, именовалась Кава-Челомджинским междуречьем. Расположенная в юго-западной части области на удалении ста восьмидесяти километров от Магадана, она занимала более шестисот тысяч гектаров и граничила с Хабаровским краем. На этом громадном пространстве росли густые лиственничные леса с ценнейшей древесиной, так необходимой народному хозяйству. В реках в изобилии водилась рыба благородных пород, а в тайге — многочисленные, в том числе пушные, звери.

С очередного увала глазам открылся лагерь, двинулись по широкой просеке туда. По внешнему виду он ничем не отличался от тех, что приходилось видеть, разве что по размерам меньше. Над крышами некоторых бараков поднимались белесые дымы, закручиваясь в спирали. От ворот в тайгу уходила широкая, хорошо натоптанная дорога. Кругом стояла вселенская тишина, нарушаемая визгом полозьев, храпом коней, да скрипом снега под ногами.

— Тысяч на девять будет, — паря ртом, оценил Шаман.

— Вроде того, — кивнул Трибой. — Солидная шарага.

Передние розвальни подъехали к воротам, створки со скрипом отворились, этап втянулся в предзонник. Там всех выстроили. С крыльца здания рядом с пулеметной вышкой спустилась группа офицеров в белых полушубках с портупеями. Впереди — сухощавый хромой полковник в папахе, опиравшийся на трость. Он внимательно осмотрел первую шеренгу, на миг задержав взгляд на Лосеве.

Пройдя к центру угрюмо стоявшей колонны, группа офицеров остановилась напротив. Полковник выступил вперёд.

— Вы прибыли в исправительно-трудовой лагерь «АЗ-18»! — произнёс он громким, чуть хрипловатым голосом. — Лагерь воровской! Если хотите здесь выжить, заставьте блатных работать! В противном случае подохните! Насколько знаю, все здесь фронтовики. Я тоже. До сорок третьего командовал полком.

Затем что-то сказал стоявшему сбоку майору (тот кивнул) и похромал к крыльцу.

— Нале-во! — заворочал шеей майор. — Шагом марш в зону!

Охранники распахнули вторые ворота, колонна стала втягиваться внутрь.

«Неужели Дынин? — думал шагавший в крайней шеренге Лосев. — Нет, такого не может быть».

Зимой сорок третьего в районе Касторной его рота штрафников в составе трёхсот бойцов получила приказ взять одну из господствующих высот и удерживать её до подхода основных сил. Таким оказался стрелковый полк Дынина, вместе с которым рота участвовала в освобождении Воронежа. Комполка оценил помощь Лосева, представив к награде, и предложил у себя должность комбата взамен выбывшего. Николай согласился.

Награду, орден Красной Звезды, вскоре получил, а вот назначение не состоялось. Зарубило вышестоящее командование.

— Знать не судьба, Николай — посетовал тогда комполка, пожав руку на прощание. — Даст Бог, свидимся.

И они расстались.

В зоне этап для начала сводили в баню, где заключенные смыли с себя пот и копоть, а затем отвели в столовую. Там впервые за время пути выдали горячую пищу. Потом, осоловевших и расслабленных, их подвели к одному из бараков в конце лагеря.

— Здесь будете жить. Устраивайтесь, — сказал представитель лагерной администрации, чернявый старший лейтенант в кубанке и хромовых сапогах. — Сегодня отдых.

После чего, развернувшись, пошагал обратно.

Барак был щитовой, с внутренней засыпкой, длиной метров пятьдесят, шириной десять. Крыша дощатая, поверх толь, в боковой стене прорезная дверь, у потолка ряд замерзших окошек. Пол внутри земляной, по бокам секции со шконками (так здесь назывались нары). Вдоль прохода — четыре холодных печки из железных бочек, у дальней торцевой стены — дощатый стол с лавками.